25 февраля температура держится около 37,8–38,0°С, вечером 38,4°С; сыпь на коже бледнеет, боль на месте введения сыворотки меньше. Мочи один литр, с едва заметными следами белка. Больной заметно ослабел, стал апатичным, быстро утомляется. Ночью хорошо спал. 26 февраля температура утром 37,6°С, к вечеру 37,9°С; мочи за сутки 1,5 литра, без белка. Чувствует себя бодрее. Железы под мышкой несколько уменьшились. Все явления, вызываемые впрыскиванием сыворотки, лучше. Ночью легкая испарина, которая появляется в следующие 2 дня. 27 и 28 февраля и 1 марта температура не выше 37,5°С, а затем она стала еще ниже. Железы под мышкой приняли свой нормальный объем, и больной начал вставать с 7 марта, т.е. на 15 день после начала заболевания.
Первые дни он едва мог передвигаться при помощи палки и стула, но через 3–4 дня окреп настолько, что стал пробовать ходить без палки. Деятельность сердца за все время болезни была сравнительно удовлетворительной, в первые 3 дня болезни у толчка сердца был ясный систолический шум. В начале болезни сердце быстро и легко утомлялось всяком движении. Селезенка в первые дни болезни была несколько увеличена при перкуссии, но не прощупывалась.
Лечение. Такое благоприятное течение болезни и быстрое выздоровление Берестнев отнес на раннее и энергичное лечение сывороткой. Большое значение для благоприятного исхода болезни, по его мнению, имело профилактическое введение сыворотки перед вскрытием доктора Шрейбера за сутки до заболевания.
Подмышечные бубоны под влиянием специфического лечения не достигли больших размеров, вокруг них не было инфильтрата, и микроб из них не проник в кровь. Повышение температуры вечером 23 февраля заставило Берестнева заподозрить развитие септицемии или начало пневмонии, которая так часто осложняет течение бубонной чумы с подмышечными бубонами, но его опасения не оправдались. На область бубонов и болезненную область правой половины груди не было применено никакого местного лечения.
Как только в мокроте доктора Шрейбера был обнаружен возбудитель чумы, ворота форта были заперты на ключ со всеми, кто в данный момент там находился. Началась изоляция форта. Связь с внешним миром осуществлялась по телефону. Письма, газеты и провизия привозились по утрам на извозчике и клались на снег возле пристани; когда извозчик удалялся, открывались ворота и привезенное доставлялось на форт. Провизия заказывалась с вечера по телефону в одном из магазинов, хозяин которого был так любезен, что закупал в городе все, что у него просили и отсылал с почтой и газетами на форт. Письма с форта, которые к тому же писались только здоровыми сотрудниками, дезинфицировались, на них ставился соответствующий штемпель, марки наклеивались уже на почте. Письма эти в особой металлической плетенке выставлялись привозившему провизию, который их и отвозил на почту. Ключ от ворот находился у заведующего лабораторией Берестнева. Больные и лица, ухаживавшие за ними, были изолированы на третьем этаже лаборатории, где имелись самые большие и светлые комнаты. За доктором Шрейбером взялись ухаживать два служителя, которые обычно помогали при работах с чумными микробами и ухаживали за больными животными. Оба они прониклись уважением к чумному микробу и были очень осторожны. Их поселили в одной из комнат, невдалеке от больного; пища им доставлялась отдельным служителем, вся их посуда и чайный прибор не возвращались на кухню. Всем живущим на форте было введено по 20 мл3 сыворотки. После смерти Шрейбера служителям, ухаживавшим за ним и принимавшим участие во вскрытии тела, введение сыворотки было повторено.
Второго больного, доктора Падлевского, поместили в ту же комнату, где лежал Шрейбер, но предварительно тщательно дезинфицированную. Хотя он не представлял никакой опасности для окружавших его; тем не менее 10-дневный карантин был начат только после того, как температура у него спала, бубоны совершенно рассосались и он мог считаться совершенно выздоровевшим.
15 марта карантин закончился, и форт объявили благополучным по чуме. Во время карантина была произведена тщательная дезинфекция форта и сжигание малоценных предметов, приходивших в соприкосновение с больными; остальные предметы были дезинфицированы паром или формалином. Во все время изоляции и в течение двух недель по окончании ее у всех здоровых обитателей форта ежедневно два раза утром и вечером измерялась температура.
Дальнейшая судьба «Особой лаборатории по заготовлению противо-бубонночумных препаратов ИИЭМ». О ее деятельности после Русско-японской войны нам известно мало и, видимо, это может стать предметом отдельного исследования. С началом Первой мировой войны научные исследования в «Особой лаборатории…» почти прекратились, но вакцинно-сывороточное дело усиленно развивалось. А.А. Владимиров, наладивший одно из первых в мире массовых производств сывороток и вакцин, был назначен заведующим военно-санитарным отрядом Петроградского железнодорожного узла, с возложением на него санитарных и эпидемиологических задач как на Северном фронте, так и в прилегающих к нему тылах. Д.К. Заболотный в 1915 г. назначен главным эпидемиологом армии и налаживал эпидемиологическую и санитарно-гигиеническую службу практически на всех фронтах. Другие сотрудники ИИЭМ также оказались мобилизованными в армию. Е.С. Лондон в течение двух лет работал в бактериологических лабораториях при военных госпиталях под Ригой, а с 1916 г. был переведен в форт, где занимался разработкой приемов очистки токсина столбняка, так как противостолбнячная сыворотка была жизненно необходима для армии. После ранения в «Особой лаборатории…», в 1915 г., оказался военный врач А.А. Садов. В конце войны там начала свою научную деятельность З.И. Михайлова, впоследствии старший специалист Биотехнического института РККА.