И вот, когда с одной стороны была Россия, у которой, благодаря Цусиме, не было ни одной плавающей посудины, а с другой стороны — Германия, со своей багдадской дорогой и со стратегическим проектом; при помощи этой дороги подъехать к Суэзскому каналу, к Египту, и таким образом отрезать Англию от Индии, то для англичан стало совершенно ясно, что и «злая тварь мила перед тварью злейшей». Как ни плоха Россия, но сейчас это настолько беззубое и безвредное существо, что если уж кого пускать в проливы, так, конечно, ее, а то дождешься того, что туда сядут немцы, чрезвычайно зубастые и чрезвычайно когтистые, и притом показывающие даже больше когтей и зубов,, чем у них есть на самом деле. Этого, допустить совершенно нельзя. И чрезвычайно характерно, что почти одновременно англичане в 1905 году оказывают могущественную поддержку Франции в споре с Германией из-за Марокко, и тем приобретают себе союзника на берегах Ла-Манша. А два года спустя английский посол в Петербурге делает намеки Извольскому, что ежели, мол, вы проливами интересуетесь, то мы против этого ничего иметь не будем.
И вот — в феврале 1908 г. в Ленинграде, тогдашнем Петербурге, созывается совещание под председательством Столыпина, обсуждающее ни более ни менее, как план новой войны с Турцией. Застрельщиками тут явились, с одной стороны, Извольский, а с другой стороны, конечно, русский генеральный штаб. Русский генеральный штаб изображал дело так, что война вот-вот сейчас неминуема, что турки собрали несметные силы, завтра на нас нападут и мы должны их предупредить. А Извольский рисовал черные точки на дипломатическом горизонте: и там злоумышляют, и там злоумышляют, и там злоумышляют, — будьте бдительны. К сожалению, военные между собой не спелись, и в то время как начальник генерального штаба Палицын изображал ту картину, о которой я упоминал, помощник военного министра Поливанов говорил: с чем воевать будете? пулеметов нет, патронов нет, солдатского обмундирования нет, сапог нет, и т. д. Это было в 1908 году, на другой день после войны и революции. Так что среди военных произошел некоторый раскол, и на этом расколе великолепно сыграл Столыпин. На этом совещании, показавшем, что после Витте это был умнейший из слуг самодержавия, Столыпин говорил необычайно грубо и заявил, что всякая мысль о войне в настоящий момент явилась бы горячечным бредом ненормального правительства, прямее говоря, что Извольский и его компания — просто сумасшедшие. Россия, говорил он, только что вышла из революции. Ей нужен целый ряд лет, чтобы оправиться и укрепиться, а ее втягивают опять в новую войну. Пока я жив (Столыпин так, конечно, не говорил, но смысл его речи был такой), я такой глупости не допущу. А Столыпин в то время был персоной чрезвычайно влиятельной. Стоит только прочесть письма, которые писал к нему Николай. Письма эти нечто очаровательное по тому подхалимству, с которым Николай обращался к П. А. Столыпину: «Многоуважаемый Петр Аркадиевич. Не могли ли бы вы быть завтра в таком-то часу, и удобно ли вам, а то, говорит, могу предоставить вам другое время», и т. д. Так царь писал своему министру.
При таком соотношении сил наверху, конечно, раз Столыпин стукнул кулаком по столу и заявил, что он войны не допустит, что это — горячечный бред ненормального правительства, то ясно, почему война тогда не возникла. Я в одной моей статье высказал предположение, что смерть Столыпина, быть может, была каким-нибудь более или менее сложными нитями связана с этим его категорическим запретом воевать в ближайшие годы, хотя бы даже и из-за Ближнего Востока. Во всяком случае, в 1908 г. произошла, несомненно, катастрофа наверху, потому что вскоре министр иностранных дел Извольский перемещается в качестве посла в Париж, а зять Столыпина, Сазонов становится министром иностранных дел, — что являлось в глазах Столыпина достаточной гарантией, что никакие безумные проекты не выдвинутся. А затем Столыпин был убит, и все пошло свои чередом.
Таким образом, уже в 1908 году основная проблема русского империализма, проблема Ближнего Востока, была поставлена на очередь.
Очень скоро после смерти Столыпина подготовка новой войны с Турцией опять была на полном ходу. Схема была такая: вызвать конфликт на Балканах, воспользоваться тем, что втянутые в конфликт в первую очередь балканские государства будут конечно, поставлены в довольно трудное положение перед Турцией, — Турция считалась тогда в военном отношении очень сильной державой, — и вмешаться для защиты «единоверных и единокровных братьев». С этой стороны легче всего казалось подойти к общественному, мнению русской массы.