— Да опять дридидаму двенадцать аршин на шаровары, не могу, чтобы не широкие были. Избаловала меня кавалерийская служба, с нее самой привычку эту несу… Супруга ваша?
— Известно, тряпья всякого нацапала: ситцев да кисеи да колец разных. Мучение-с!..
— Истинно, мучение, Тихон Мироныч, — мало по одной, по десяти, целым присутствием по рядам-то ходят да совещают, а купец — известно — рад бабьему толку, да шалью им и оказывает свое высокопочитание, а потом и взвоют наши барышни до новой ярмарки.
— Тяжелы времена, тяжелы стали. Пущай наши барышни да попадьи, таков закон уж, стало быть, а то вон и мещанки-то в немецкие платья оделись да и шляпки напялили. Тут уж и пришествие антихриста поневоле вспомянете!..
— Ну а вы что, приказные франты наши городские?
— Да сукнеца-с на сюртучок-с.
— Я того же-с, Тихон Мироныч.
— Платочек шелковой, голубенькой-с на шею-с заместо галстука — очень уж щетиной надоедают-с — колют!..
— А вот что, Тихон Мироныч, ярмарка-то наша, замечаю, безлюднее становится, народу съезжается меньше.
— Народу в Петербург очень много стало ходить, оттого и купцы неохотно собираются, да вот и офеней что-то мало, прежде, бывало, два-три воза в месяц и без ярмарки навертывались. Рассказывают, Москва их сбила!
— Недостаток и несовершенство путей сообщения мешают развитию производительных сил государства, железных дорог надо побольше, чтобы обмен продуктов производился и радикально и безостановочно! Вот в чем вся суть, господа! — решил недоразумение смотритель уездного училища, всегдашний глашатай всех книжных, вычитанных идей и судья и присяжный ценитель без апелляций.
— Однако все-таки скучно же, господа, без ярмарки, с нею как-то веселее, все, знаете, на людях, и для тебя будто и весь содом-то ярмарочный затеяли…
— Да уж чего бы Галич, например, и так же уездной городок, как наш, а смотришь, и там веселее! И гораздо веселее и не в пример веселее!
— Веселы те уездные города, где дворянства много и уездные предводители богатые люди, а посмотрите-ка там, где не живут дворяне, где нет службы по выборам, — ад кромешной, с тоски удавиться можно!..
— Да и это точно, как и верно то, что и вся-то наша уездная жизнь под одно присловье подходит; день да ночь — сутки прочь. Большего от нее не жди и не обманывайся! Везде хорошо только там, где нас нет, а куда ни заберемся — всюду свое привезем. Во грехах мы родились, грехами повиты, грехи нас и в гроб сводят. Черного кобеля не домоешься добела! И это верно![1]
ЛЕСНЫЕ ЖИТЕЛИ
Леса, непочатые и дремучие, подавляющие человеческий дух и силу, побеждены земледельцем. Он принадлежал к новому пришлому народу славянского племени и русского имени и принес с собою сюда три нехитрых, грубого дела, но испытанных орудия. С ними, с тремя кусками железа, кое-как отточенного и кое-как укрепленного на деревяшках в виде косы, топора и сохи затеял он борьбу с могучими силами суровой природы.
Борьба оказалась тяжелою и в большинстве случаев непосильною. Затянулась она на целые века; потребовала всей жизни отдельных людей, вызвала напряжение соединенных сил всего наличного числа способных к работе от мала до велика. Как сказочному богатырю злая вражья сила ставила на пути по семи неодолимых преград, так и этому, подлинному и живому богатырю негостеприимная суровая страна рассыпала эти преграды (или, по выражению народных сказаний, "заставы") щедрой рукой в поражающем избытке. Но, по примеру того же богатыря, Егория-света храбра (поэтически олицетворяющего в себе весь русский народ), этим лесам темным, выросшим в высочайшую стену от земли до самого неба, сказан был легкий, но крепкий зарок, который приведен в начале этой главы.
Вышедшему на тяжелую борьбу с испытанными орудиями, сноровкой и терпением прислужился добрый дух-покровитель: он указал вход и выход, надежное место, где укрепиться. Борьба потеряла много страхов и опасностей, стала обещать успех и победу.
Земледельческому племени послужили помощью и оказали покровительство те же водяные пути: озера и реки, которые издревле облегчали труд движения и переселений. Они вывели земледельцев из дальних прикарпатских стран; они же привели их и сюда на очень отдаленный север, в самые негостеприимные страны. И, поставив лицом к лицу со врагом, они же обеспечили возможность и первого натиска, и последующих нападений. Земледельцу стоило лишь проставить ногу и укрепить ее на надежной почве, чтобы и с немудреными орудиями дальнейшая победа была обеспечена. Прибрежья рек и озер именно представляются такими местами, которые наиболее обеспечивают быт людей и борьбу их с лесами.
Озера и реки нуждались в низменностях, на которых хвойные леса расти не любят (за исключением еловых, редкого насаждения). На озерных и речных прибережьях олабевшая и остановившаяся сила хвойной растительности заменяется новою растительностью лиственных пород, более благоприятных для земледельца. Ежегодно спадающая с деревьев листва приготовляет перегной, благодетельный для хлебных растений. На такой почве для невзыскательных хвойных пород слишком много пищи, и, взбираясь на высокие места, они оставляют широкие приречные равнины и низменности в свободное пользование деревьев лиственных пород. Между ними березы, осины, черная ольха и ивы разных пород занимают наиболее видные места, причем остается довольно простора и для открытых мест с болотистыми растениями, и для лугов с кормовыми травами. Если леса низменностей принадлежат к числу красивейших лиственных лесов, получивших вследствие своей особенности особое название шахры и пармы, — они в то же время наиболее обеспечивают жизнь пахарей. Борьба с ними в значительной степени облегчена. Деревья растут низкими, с тонким стволом и короткими сучьями; садятся они не так часто одно от другого, наподобие чищенных рощ. Среди них открываются прелестные местности с роскошными лугами, воспользовавшимися обсыхающей ежегодно наносной почвой с веселыми озерками, с говорливыми ручейками, с улыбающимися холмами. У подножия их непременно раскинулись и укрепились деревушки, и ведет отсюда человек, понуждаемый своими многосложными надобностями и требованиями, тяжелую вековечную борьбу с лесом, который мрачно глядит с горных высот, обступивших веселую и живую картину, как резкий и подавляющий контраст. Картина низменностей этого рода кажется веселой уже потому, что лиственные леса разнообразятся роскошными подлесками, состоящими из кустарников. Лиственные леса не дают темной тени, так называемого увея, и потому в них нет клочка, которым бы не воспользовались разнообразные сорты трав и на которых не могло бы приняться и возрасти брошенное в землю семя хлебных злаков. Травянистая чаща обилует сочными листьями и пестрыми цветами — излюбленным местом певчих птиц, которые перепархивают в густые ветви подлесков, но избегают и боятся густых чащоб хвойных лесов.
Дремучие хвойные леса — действительно заклятые и непримиримые враги земледельческого труда уже потому, что занимают те пространства, которые могли бы воспитывать злаки хлебных растений. Господствуя на земле сплошными насаждениями в громадном избытке, они порождают и поддерживают ту суровость климата, которая столь враждебна нежным колосьям хлебных злаков. Как холодильники природы, они привлекают обилие влаги, которая является еще большим препятствием для всяких успехов земледельческих занятий. Сила и быстрота роста хвойных пород настолько велика и могущественна, что отбитая тяжелыми усилиями под пашню земля не медлит покрываться новою порослью елей или сосен, лишь только человеческий труд потребует отдыха, лишь только на один — на два года отвлечется от земли внимание пахаря. Напряженность последнему надобится чрезвычайная, а работа на новых местах требует действительно богатырских сил. Эта вековечная борьба с лесами в северном земледельце породила даже ненависть к ним, доходящую до крайних пределов и очевидную в наши дни печальными последствиями безрасчетного истребления лесов, когда безнаказанно нарушены границы, полагаемые природою для истребления: срублены леса на горах, вырублены на источниках рек и т. д. У северных земледельцев, в противоположность южным и западным, эта ненависть доведена до того, что все селения стоят на полном солнечном припеке и тщательно и намеренно избегают даже прохладной тени лиственных и кустарниковых деревьев, отводя лишь изредка, в исключительных случаях, местечко, и то на задворках, бесполезным деревцам рябины и черемухи.
1
"Чухлома". Вторая часть очерка "Авраамиев монастырь и город Чухлома", впервые опубликованного в "Живописном сборнике", 1858, № 1, 2.