А на фоне этой разрухи надвигалось новое потрясение - вновь и явно подготовлявшееся восстание большевиков. Оно было приурочено к концу августа.
Если тогда могли возникать сомнения и колебания в оценке положения и грозящей опасности, в выборе "равнодействующей" и в томительных поисках жизнеспособной коалиции, то теперь, когда август 1917 года - уже далекое прошлое, сделавшееся достоянием истории, не может быть никаких сомнений по крайней мере в одном: что только власть, одухотворенная решимостью беспощадной борьбы с большевизмом, могла спасти страну, почти обреченную.
Этого не мог сделать Совет, органически связанный со своим левым крылом Не мог и не хотел, "не допуская борьбы с целым политическим течением" и лицемерно требуя от правительства прекращения "незаконных арестов и преследования", применяемых к "представителям крайних течений социалистических партий".[[7]] Этого не мог и не хотел сделать и Керенский товарищ председателя Совета, грозивший некогда большевикам "железом и кровью". Даже 24 октября, то есть накануне решительного большевистского выступления, признав наконец "действия русской политической партии (большевиков) предательством и изменой Российскому государству", Керенский, говоря о захвате власти в петроградском гарнизоне военно-революционным комитетом, поясняет: "но и здесь военная власть по моему указанно, хотя и было наличие всех данных для того, чтобы приступить к решительным и энергичным мерам, считала надобным дать сначала людям возможность сознать свою сознательную или бессознательную ошибку"...[[8]] Таким образом, стране предстояла альтернатива: без борьбы и в самом непродолжительном времени подпасть под власть большевиков, или выдвинуть силу, желающую и способную вступить с ними в решительную борьбу.
ГЛАВА II.
В борьбе между Керенским и Корниловым, которая привела к таким роковым для России результатам, замечательно отсутствие прямых политических и социальных лозунгов, которые разъединяли бы борющиеся стороны. Никогда, ни до выступления, ни во время его - ни официально, ни в порядке частной информации Корнилов не ставил определенной "политической программы". Он ее не имел. Тот документ, который известен под этим названием, как увидим ниже, является плодом позднейшего коллективного творчества быховских узников. Точно также в сфере практической деятельности Верховного главнокомандующего, облеченного не отмененными правами в области гражданского управления на территории войны, он избегал всякого вмешательства в правительственную политику. Единственный приказ его в этой сфере имел ввиду земельную анархию и, не касаясь правовых взаимоотношений землевладельцев, устанавливал лишь судебные репрессии за насильственные действия, угрожавшие планомерному продовольствованию армии, вследствие "самоуправного расхищения на театре военных действий государственного достояния". Достоин внимания ответ Корнилова явившимся к нему подольским землевладельцам:[[9]] - Вооруженную силу для охраны урожая, необходимого для армии, я дам. Я не постесняюсь применять эту вооруженную силу по отношению к тем безумцам, которые, ради удовлетворения низменных инстинктов, губят армию. Но я не задумаюсь так же расстрелять любого из вас, в случае обнаружения нерадения или злоумышления при сборе нынешнего урожая.