Очерки старой Тюмени
Воспоминания старожилов
СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие
Николай Захваткин. Детство и юность Марасана
Аркадий Иванов. Из далёкого прошлого
Николай Калугин. [Отсутствует в электронной версии]
Станислав Карнацевич. Очерки старой Тюмени
Алексей Улыбин. Заметки о Тюмени (1906–1956)
Предисловие
Определение жанра
Опубликованные в этой книге тексты относятся к тихой, таинственной области биографического жанра. С точки зрения отечественной ученой традиции, внимательной к формальной стороне старинных повествований, их следует включать в число источников личного происхождения, и именовать мемуарами. Мемуарами называют «повествования о прошлом, которые основаны на личном опыте и собственной памяти повествователя» (А. Г. Тартаковский)[1]. По мысли того же автора, мемуары в их подлинном смысле появляются тогда, когда возникает историческое самосознание личности, т. е. когда человек, записывающий свои воспоминания, начинает осознавать их историческую ценность для современников и последующих поколений. Мемуары, таким образом, предполагают читателя, адресата: иногда он хорошо известен автору, иногда неясен.
Это безусловно верно в отношении большинства тюменских воспоминаний, опубликованных ниже. Хранителями областного краеведческого музея, прежде всего Алексеем Ивановичем Харитоновым, начиная с 1950-х годов, проводилась работа по сбору воспоминаний жителей Тюмени, участников гражданской войны и установления Советской власти[2]. Однако, помимо санкционированных начальством воспоминаний о борьбе с контрреволюцией, на встречах ветеранов старики «травили байки» про повседневную жизнь в старой Тюмени, рассказывали о своем детстве и юности. Вероятно, при соответствующем оснащении мы бы имели сейчас замечательный фонд «устной истории», но диктофонов не было и записей на магнитофонную ленту практически не делалось. Единственным возможным вариантом были письменные воспоминания. Кто-то посоветовал старикам перенести свои рассказы на бумагу. Так в конце 1950-х — начале 1960-х гг. появилось несколько великолепных текстов, ярких образцов «народной истории». Среди них были и публикуемые в настоящем издании манускрипты, хранящиеся ныне в фондах Тюменского краеведческого музея.
Тюменские старожилы подчёркивали свою роль «живого документа» истории. Вот что, например, писал переплётчик А. А. Иванов: «И хотелось бы помочь нашим читателям стать поближе к живым людям — документам прошлого. Не в обиду будь сказано тем историкам, которые пишут свои материалы на основании хранящихся в архивах документов и не верят в живого человека, для них бумажка это все: нет бумажки — нет человека. Я не против, чтобы историю писать по документам. Это очень важно. Но в документе всего не прочитаешь. Так как об этом расскажет живой человек».
Автобиографический акт
Очевидно поэтому, что употребление термина «мемуары», вызывающего стойкие ассоциации с литературным жанром (воспоминания «участников исторических событий», писателей, военных, политиков), требует и еще одной оговорки: конечно же, напечатанные в этой книжке мемуарные тексты составлены авторами неискушенными. Трудовая биография многих из них была далека от высоких сфер и интеллектуальных занятий; лишь на склоне лет, на пенсионерском досуге, довелось им обратиться к перу. По аналогии с самодеятельными художниками, каждый из них может быть назван «историком выходного дня»; и, вероятно, каждый из них, сбиваясь на устную речь, тем не менее, следовал в своем творчестве, как некому смутному идеалу, определенным письменным образцам.
Можно убедиться, что рассказы тюменских старожилов не всегда соответствуют канону привычного, выстроенного по хронологии автобиографического повествования от первого лица: автобиографией в подлинном смысле можно назвать сочинение образованного С. И. Карнацевича, но, например, автобиография А. Г. Галкина, вероятнее всего, происходит из личного дела автора, беспорядочные записи А. А. Иванова о прошлом представляют собой копии отправленных писем в различные газеты и наброски к выступлениям перед школьниками, а текст А. С. Улыбина составлен как историческое сочинение о Тюмени начала XX в., своего рода «наивная историография». Для нас это жанровое разнообразие есть повод перейти от определения формального к определению социокультурному.
Действительно, общее, объединяющее эти воспоминания, лежит не в самих текстах, но как бы за ними. Американские исследовательницы С. Смит и Дж. Уотсон, издавшие пособие для чтения подобных народных мемуаров, предпочитают именовать их «жизненными рассказами» (life narratives)[3]. Главная отличительная черта «жизненных рассказов» — их самоописательный характер. Очевидно, что не все тексты, которые создаются людьми, желающими поведать другим о собственной жизни, являются автобиографиями в каноническом смысле, и наша книга тому подтверждение. Но, однако, все подобные тексты объединяет их социальная функция: все они представляют собой средство коммуникации между поколениями, материальное следствие того, что в указанной книжке называется автобиографическим актом.
При таком подходе к воспоминаниям отдаляются на задний план различия между между устной речью и записью, но зато проясняются отношения, связывающие мемуариста с обеими эпохами его жизни — прошлой, о которой он вспоминает, и нынешней, в которой и для которой он вспоминает. Становится очевидной политическая сущность памяти: рассказы стариков, конечно же, посвящены субъективной «правде», а не объективным «фактам». Такое воспоминание представляет собой автопортрет автора, соединяющий фотографическую точность с творческим воображением, картину, на которой прошлое изображается современными красками и в духе нового времени. Вспоминающий не пассивен: он активно реконструирует прошлое, используя мнемонические образцы и модели той эпохи, в которой теперь живет, редактирует собственный жизненный опыт, чтобы утвердиться в своей роли «документа прошлого», заявить о своем социальном статусе, оказать влияние на настоящее, которое так стремительно и невозвратно уносится из его стареющих рук.
Общее в воспоминаниях старожилов
Темы, сюжеты, особые краски воспоминаний зависят не только от личности рассказчика. Как явление социальное, «автобиографический акт» предполагает участие многих сторон: книжка Смит-Уотсон хороша тем, что предоставляет их читателю прямо списком. Следуя этому перечню, мы можем составить собственную программу исследования тюменских воспоминаний, исследования будущего — ведь по многим пунктам у нас сейчас недостаточно информации:
1) О вдохновителях проекта по сбору тюменских воспоминаний мы уже упоминали выше, здесь важна роль музейщиков и общая атмосфера 1950-х — ранних 1970-х, стимулировавших мнемоническую активность простого cоветского пенсионера; лучшим примером является А. А. Иванов, пробовавший себя в роли газетного корреспондента, ветерана, выступавшего перед пионерами и т. д.;
2) Для воспоминаний тюменских старожилов характерно сильнейшее ощущение места: все они патриоты города, затерянного на просторах западно-сибирской равнины, мемуары их представляют собой цельный корпус источников по истории повседневности. Более того, все наши авторы принадлежат к одному времени, первому десятилетию XX в., и даже отчасти происходят из одной социальной группы: многие из них были «газетными мальчиками», торговавшими печатными изданиями на Царской улице;
1
См., например: Тартаковский А. Г. Русская мемуаристика XVIII — первой половины XIX в.: От рукописи к книге. Москва, 1991.
3
Smith S., Watson J. Reading Autobiography: A Guide for Interpreting Life Narratives. Minneapolis, London: University of Minnesota Press, 2001.