«Ладно, — твердил про себя Лепра. — Буду думать о другом. С этой минуты запрещаю себе думать о Фожере». У него оставалась Ева. Ева, которая вернется к нему, потому что ей некому больше довериться. Сообщничество сблизит их больше, чем любовь. Это было почти утешение.
В условленном месте Евы не было. Лепра посмотрел на часы, рассеянно пробежал расклеенные на стенде страницы «Фигаро литтерер». Один Лепра, элегантный, уверенный в себе, прохаживался по улице; другой вслушивался в обрывки собственных мыслей: «Придется сменить квартиру… начать экономить… катиться вниз… у нее деньги есть… у меня нет…»
Ева появилась внезапно. Она почти бежала. Лепра едва не раскрыл ей навстречу объятия.
— Уведи меня куда-нибудь, — сказала она. — Куда хочешь. Я немного опоздала. Прости. Я зашла в магазин, потом взяла такси, но тут…
— Что тут?
— Ладно, я тебе признаюсь. Это глупо, конечно!
— Говори же, дорогая, что случилось?
— Шофер стал насвистывать…
— Понимаю, — сказал Лепра.
— Я вышла под каким-то пустым предлогом и всю оставшуюся дорогу шла пешком.
Они стояли друг против друга, не двигаясь, снова встревоженные.
— То же самое вышло со мной, — заговорил Лепра. — Неприятно, но думаю, мы привыкнем. Так надо. Хочешь, пойдем в клуб на Елисейских полях. Сейчас еще только половина двенадцатого, там нам будет спокойно.
— У меня кусок в горло не пойдет, — сказала Ева. Они пересекли площадь Рон-Пуэн.
— Ты уверен, что там мы не услышим музыку? — спросила она.
— Вот до чего мы дошли! — прошептал Лепра.
— Но ты понимаешь, как я буду выглядеть в глазах окружающих? — спросила Ева.
У подножия лестницы было людно, но в зале оставались тихие уголки. Они расположились в самой глубине зала. Лепра, изучая меню, поглаживал руку Евы. Без всякой причины он вдруг снова обрел душевное равновесие. Ева тоже улыбнулась.
— Прости меня, Жанно. Я лишилась здравого смысла. Сама себя не узнаю. Закажи мне что-нибудь выпить. Все равно что… Я сразу приду в себя… У меня для тебя хорошая новость.
— Маскере?
— Нет. Маскере уклоняется, и это, между прочим, доказывает, что мои акции упали. Это Блеш. Он все устроит, и через три недели… Сегодня вечером он обещал мне позвонить. Но дело можно считать почти решенным. Они пригласили венгерского пианиста, но тот заболел.
— Стало быть, меня нанимают играть чардаш.
— Прошу тебя, не ворчи. Само собой, я сказала, что ты согласен. Осторожно! Не смотри на лестницу… Человек, который спускается по ступенькам… это Гамар.
— Гамар? Тот, который в нашем списке?
— Да.
Гамар их увидел. Он поклонился, поколебался, подошел к их столику. Ева представила мужчин друг другу так, как если бы Гамар был ее близким другом. Она вовсе не была лицемеркой. Просто ее разбирало любопытство, и она готова была к борьбе. Гамар сел напротив них.
— Я очень рад, что вас встретил, — сказал он Еве. — Я уезжаю в Италию, и, как всегда, в спешке… Фожер сообщил вам о нашем последнем разговоре? Видите, я иду прямо к цели.
Ева всматривалась в Гамара с таким пристальным вниманием, что Лепра уже заранее ненавидел этого человека, державшегося слишком непринужденно. Может, враг — это он?
— Нет, — сказала Ева, — муж не посвящал меня в свои дела.
— Но речь идет о деле, которое касается вас самой! — воскликнул Гамар. — Право, это какая-то загадка.
— Фожер любил темнить, — заметила Ева.
— Я предложил ему, — продолжал Гамар, — снять фильм, в котором главную роль будете играть вы. И он вам ничего не сказал?
— Ничего.
— Странно. Он обещал мне подумать, посоветоваться с вами…
— А как вам показалось, он сочувственно отнесся к этому плану?
— По правде говоря, нет.
— Это меня не удивляет. Для него была бы нестерпима мысль, что я могу добиться успеха помимо него. Понимаете? Без его на то согласия…
Гамар впился в Еву своими серыми глазами.
— Это на него похоже, — пробормотал он.
Ева метнула быстрый взгляд на Лепра и подалась вперед.
— Мсье Гамар, между нами… Фожер был вам симпатичен?
— В моей профессии, — ответил Гамар, — поддаваться своим чувствам не принято.
Он едва заметно улыбнулся и встал.
— Досадно, — прибавил он. — Мы отказались от нашего замысла, но, может статься, когда-нибудь мы к нему вернемся.
— Сомневаюсь, — заметила Ева.
Он поклонился, не возразив ни слова, и выбрал себе столик в другом конце зала. Ева больше не притрагивалась к еде.
— Это не он, — сказал Лепра.
— Нет, не он. Вообще чем дольше я размышляю, тем больше убеждаюсь, что Морис не доверился никому. Вначале я и вправду подумала, что он мог посвятить в это дело кого-то из друзей. Но сам видишь… Гамар его не любил, а между тем они были тесно связаны друг с другом. Мы только зря теряем время в догадках. — Она передернула плечами. — Я ставлю крест.
— На чем?
— На всем. Это более достойно. Я не хочу, чтобы говорили, будто я цепляюсь за свою карьеру.
— Ева!
Она наблюдала за вновь прибывающими посетителями, которых становилось все больше: писатели, сценаристы, актеры, — и напустила на себя равнодушный вид. Для нее главное — сделать выбор самой, чтобы иметь право с презрением отнестись к кривотолкам.
— Ничего не изменится, — пообещала она. — Я не собираюсь становиться монахиней. Поверь мне, вовсе не так уж плохо пожить как все, не спешить с концерта на вечеринку, бездельничать… Я всю жизнь вкалываю как мужчина. Хватит, я устала.
— Ты!
— Да, я. О прошлом я не жалею, но теперь я не прочь отдохнуть от упряжки.
— Как бы не так! Ты просто хочешь взять верх над своим мужем! — Лепра попросил счет и сжал руку Евы в своей. — Только твой муж тоже хочет взять верх над нами.
Они пошли к выходу. Разговоры на их пути умолкали, потом возобновлялись за их спиной тоном ниже. Они были уверены, что все толкуют о Гала-концерте, о новой песне, и спешили оказаться вдвоем. Однако до Триумфальной арки они дошли молча. Они вдруг почувствовали себя лишенными дела, никому не нужными и знали, что первый, кто откроет рот, заговорит о Фожере.
— Угости меня кофе, — попросила Ева.
Лепра выбрал бар «Отомобиль». В дверях они столкнулись с Вирьё.
— Вот здорово, что я вас встретил! — завопил Вирьё. — Что поделываем, крошка? Насчет твоего мужа я, конечно, уже слышал. Сочувствую… А ты, приятель, все бренчишь?
Он подвигал пальцами, словно перебирая клавиши, громко расхохотался.
— Чем бы мне вас угостить? Нечего, нечего, пошли. Он подтолкнул их к бару.
— Три виски. Между нами, я предпочел бы «Вьей Кюр», но это для бабья. Послушай, лапочка, ты плохо выглядишь. Что это за слухи тут ходят? Это правда, будто ты хочешь все бросить?
— В настоящее время я отдыхаю, — сказала Ева. — Только и всего.
— В добрый час! Потому что я ее видел, эту Флоранс. Газета меня послала. Мне даже велено на скорую руку накатать рецензию. Спору нет, насчет этого, — он обрисовал округлости, — у нее полный порядок. Но в остальном — нуль. Песня Фожера — она же из самого нутра идет. Чего тут многозначительность разводить, искать какой-то подтекст. Представляешь, крошка, подтекст! Поглядела бы ты на нее — тискает микрофон, глаза закатывает, рука на сиськах… Я помню припев, вот слушай…
Он запел истошным голосом, и все, кто стоял у стойки, засмеялись.
— Ладно, — согласился Вирьё, — признаю, можно спеть лучше. Но ведь эта штука зовется «Очертя сердце»… Она требует чувства, слезы… Предположим, я обращаюсь к тебе… «Ты обманула меня, но я простил». Да это же почти не поется… просто говорится… руки протянуты… ласково так… потому что в жизни все может начаться сначала… как прежде… Верно?.. Если бы эту песню спела ты… Да чего уж там говорить — мы с тобой дело понимаем.
— Мадам Фожер нездоровится, — сказал Лепра.
— Ой, — воскликнул журналист. — Ой, прости! Извини меня.
— Мне очень жаль, — прошептала Ева. — Спасибо, мой славный Вирьё… Вы правы, я пела бы так, как вы сейчас показали… Именно так!