Однако этого не случилось. Заместитель даже как будто обрадовался. Выходило, что сварщики им тоже нужны — подварить чего-нибудь, отрезать. Потом он неожиданно перешел к вопросу о моей второй специальности.
— Юристы нам нужны, нужны юристы, — бормотал он. — То есть, конечно, не сами юристы, а следователи…
После окончания учебы мне все равно пришлось бы искать работу, поэтому я ответил согласием. Написал заявление о приеме на службу в органы внутренних дел на должность следователя, и Филиппенко тут же, задав несколько вопросов на профессиональную тему, мне его подписала: она получила от меня исчерпывающий ответ — в юриспруденции я разбирался не хуже, чем в сварочном деле. И по возрасту я подходил. Оставалось пройти медицинскую комиссию и дождаться приказа о зачислении на службу в качестве стажера.
— Мы обязаны проверить вас по всем каналам, — сказал заместитель. — Этот процесс происходит с каждым сотрудником.
Назад пути не было никакого, и я лишь послушно соглашался.
— В этом нет ничего секретного, — добавила Филиппенко. — Меня тоже проверяли. Ступайте.
С бумажным листом в руках я вернулся к капитану. Однако того не оказалось на месте. Зато за другим столом сидел старший лейтенант. Спросив у меня, для чего мне капитан, он принял от меня заявление и тут же выдал бланк для прохождения комиссии.
— Результаты на руки не выдаются, — напутствовал он. — Так что позвони нам, как только пройдешь комиссию.
Из УВД я пошагал налево в сторону улицы Орлова и в этот же день успел пройти нескольких врачей. Кроме того, мне следовало принести целый ворох справок из различных диспансеров — наркологического, психиатрического, туберкулезного, а также сдать кровь на СПИД.
В седьмом часу я вышел из поликлиники с аппетитом, как у волка, — без завтрака, обеда и ужина живот у меня подвело. И тут на ум мне пришла Мишкина матушка Вера Ивановна.
До Севера от улицы Орлова было лишь несколько остановок. Я прыгнул в подошедший трамвай и вскоре уже сидел на кухне у Веры Ивановны. Трехкомнатную квартиру, пока Мишка служил в армии, Вера Ивановна поделила, чтобы не было у сына проблем на случай женитьбы. Теперь у Мишки точно не было никаких проблем, а малогабаритная квартира в районе «Трех богатырей» наверняка пустовала, так как Люська постоянно теперь проживала с родителями.
— Так и живу теперь… — говорила она. — Существую…
Вера Ивановна отошла к кухонной плите и заплакала. Одиночество давило на нее изо всех щелей — дочь училась в другом городе и, естественно, не могла ездить часто.
— Была бы моложе — на работу опять поступила бы. Твоя-то работает мамка?
— Работает…
— А на тебя, говоришь, напали?
— Напали…
Вера Ивановна поставила на газовую плиту чайник, достала колбасы, пару яиц и принялась готовить глазунью — любимое Мишкино блюдо.
— Не повезло ему, — говорила она. — Ой, не повезло с женой! Они же все время ругались — из-за денег, словно в них только счастье. Она его и в Чечню три раза отправляла из-за них же, а сама в это время здесь успевала — так что одному богу известно, от кого у нее Игорек.
Она в упор посмотрела мне в глаза и продолжила:
— Для нее-то ведь нету разницы, от кого, потому что она-то ведь мать. И ребенок при ней. А каково мне. Они даже ребенка теперь от меня прячут. Не хотят, чтобы я брала его на руки.
Слова эти не были для меня новостью. Я знал от Мишки, что мать неровно дышит в отношении Люськи. Между ними словно черная кошка пробежала — в первый же день после свадьбы.
Я сидел и молчал. Пусть поговорит человек, разрядится.
— Я и Вялову об этом сразу сказала, что не просто так все это случилось. Ну, не верю я в то, что Коньков взял и просто так начал стрелять. С чего бы вдруг взять и начать ему? — Она отвернулась к плите. — Взял и застрелил моего сына… А четверых ранил…
Она задумалась, глядя в окно, потом вдруг продолжила:
— Вот я и думаю, что все сходится. Потому что не могла она родить по этому времени. Говорит всем, что он у нее недоношенный, но это вранье. Просто взяла и улеглась в больницу, будто на сохранение. Пыль в глаза пустить. Ребенок зачат в момент, когда Мишин отряд находился в командировке.
Мишка рассказывал мне о подозрениях матери и называл это старушечьим бредом. Он так любил Люську, что готов был носить её на руках. А та отвечала ему, как видно, тем же. Во всяком случае, я не видел их расстроенными. Возможно, Вера Иванов, как и многие матери, не доверяла снохе.