— Зря ты так, Федя. — подняв на Срамнова обиженные глаза, тихо проговорил Степан Политыч. — ненавижу тебя в такие времена. Как скажешь ядовитым языком своим, кажется, словно чужой ты кто…
— Ну так да, Политыч. — кивнул Федя. — Так-то оно удобнее: когда надо, то свой, а как до другого дела — чужой. Понятно.
— Опять ты…
— А что опять-то? Вроде как сговорились ещё когда, чтобы проблемы свои по головам не прятать, не? Было? Было! Кто со всеми по рукам хлопал, сговариваясь? Правильно — ты, Политыч. Так что я лишнего от тебя и не требую, а так, для пользы нашего общего дела, поделиться лишь прошу. К тому же — самое время, в свете сказанного ранее. Вот и давай, излагай. В Перелогах, что ли не так что пошло?
— Да там-то — слава Богу. — отмахнулся старик. — Там-то путём. Да больно много худого всякого лезет в последнее время… Вот ты, Федь, помнишь разговор наш с тобой у торговальни в Лихославле?
— Который? Напомни: столько всего рухнуло в последние дни, может и забыл чего…
— Про Машу.
— Ну да. Помню, конечно.
Мужики, слушая старшего и Политыча, мигом навострили уши, чуя интересное.
— Так-так. Отсюда давайте поподробнее. — бросил Папа.
— Ты слушай, что не поймёшь — спросишь. — зыркнул на него Политыч. — А старших не перебивай, не имей такой манеры!
— Да я что… — развёл руками Саня, состроив обиженную мину.
— Вот и сиди.
— Сидел уж.
— Не перебивай, кому говорю! — рявкнул Политыч, а Федя добавил к его рыку:
— Ты это, в натуре, Сань…. Погодь-ка. Так чё, Степан Политыч, разговор-то тот?
— А помнишь тогда, что намерялись мы с тобой хлопца того отыскать. С колдуевского хутора.
— Ага. Только ведь сам знаешь, как всё вышло…
— Знаю. — кивнул Политыч. — И пока вы там, в Торжке, у вояк были, я его отыскал.
— Опа!
— Жопа. — передразнил Срамнова старик. — Хороший такой паренёк оказался. Видать, вспоминать то время тяжко ему, но мы всё ж поговорили. И рассказал он мне всё, как на духу. И я чем дальше паренька-то слушал, всё больше Машу-то нашу вспоминал. Больно многое сходилось. Пошёл до хаты, много думал об этом обо всём. Неужто и впрямь Маша — Смертная Вдова?
— Да вы чё, мужики? — вскочил на этих словах с места Ваня. — Наша Маша — Вдова?! Ды вы Бога побойтесь!
— Сядь, Ванька, не мельтеши! — махнул на него Степан Политыч. — Слушай не перебиваючи!
— Да Федь! — попробовал аппелировать к другу Калина, но Срамнов тихо ответил:
— Давай послушаем, а? Продолжай, бать…
— Ладно. Дак я и задумался. Ерунда какая-то выходит. И решил за самой Марией тогда понаблюдать, а ужо кое-какие мысли в голове завелись. Ну, я походил, поспрашивал. С Акимовной вот поболтал. И выяснилась вот какая штука, мужики. Вот вы знали, например, что никто не видел, чтоб Маша когда ела или пила?!
— А в натуре! — хлопнул в ладоши Папа. — Продолжай, отец!
— Вот и подумал — никто ведь и не припомнит такого, даже и Акимовна. А у той она жила ить! Поставлю, говорит, ей стакан с водой — а прихожу, а он всё полный. Сразу-то и не подумаешь о таком, правда? Вот. Тогда подозрения мое и укоренилися…
— Чё за подозрения, деда Степан? — удивлённо спросил Илья.
— А ты слушай больше, оголец — а спросишь потом. Ну, дак вот. И пошёл я тогда к Зине Красовой, помните такую женщину?
— Как же. Из которой отче Феофан каспера изгнал, после того как тот в Волково в неё вселился, что-ли? — уточнил Сева.
— Её самую, Сев…
— А на кой?!
— А ты слушай дальше. Поплёлся к ней, да и говорю: давай, мол, Зина, рассказывай — помнишь что, как оно было с тобой, когда дух одолел. Та, понятно, ни в какую: мол, батюшке нажалуюсь. А он говорил, чтоб к бабе не приставали. Ну, я с ней и так, и эдак. Говорю, мол, мне-то что за интерес? А для дела нужно. Мол, есть подозрение, что участились случаи… А она стала больно набожной, да и я в Храме-то, небось, бываю… И, короче, разговорил. И сообщила она мне, мужики, вот что. Словно, говорит, кто мною — ею — управлял. Я думаю, говорит, одно — а делаю совершенно другое, и не понимаю, что я делаю. А потом, говорит, делаю что-то, и тут понимаю, что вижу себя со стороны! Чистит картошку, например, и знает, что, да, вот чистит. Вот картоха, вот нож — а глянь-кось, а она сама себя видит при этом, словно в зеркале. Это что значит? Это значит тот дух, что паразитирует её, уж выталкивать саму её из тела начал! Вон оно как. И говорю — она мне говорит — не пойми что, а люди глаза вылупляют. Добро, говорит, что отче Феофан с отцом Паисием вовремя призрели, да исторгнуть смогли. А иным ведь и не повезло…