— Ты это, Федь… Не тяни. — подбодрил друга Аслан, положив руку на плечо. — Что решил — говори, не томи, а?
— Если всё выйдет так, как Маша сказала, я… я уйду с женой. Сами понимаете, мужики. — обвёл взглядом каждого Фёдор. — Выбора никакого, ребят…
Лесные примолкли, притупив глаза в землю. Курили. Вот и прозвучал ответ, вот и отмеряна черта. Всё, что было раньше — было, теперь все сказанное и сделанное будет за нею. Ещё впереди есть время, ещё есть дела, которые они будут делать вместе, но… Всё уже будет по-другому. Фёдор, сказав главное, тоже замолчал.
— Спасибо, что сказал, брат. — встал с места Аслан. — Не говори ничего, да? Всё понятно.
— А как же мы, дядь Федь?! — поднял на него мокрые глаза Илья. — Как лесные?!
— Я ничего не знаю, мужики. — развёл руками Срамнов. — Как оно будет, когда? Там, — махнул он рукой за горизонт, — там, видимо, они смогли сохранить что-то. Семь лет прошло… Если есть армия — а Маша это чётко дала понять — значит, не всё потеряно. Там моя семья, жена, дочь, мама… Сами всё понимаете. Алька, если в армии она, значит, не останется. Да и явится, скорее всего, не для того, чтоб меня повидать. Скорее всего, Село перестанет быть само по себе, осаждённой крепостью. Всё изменится, только вот в лучшую ли сторону? Маша говорила про войну… Что за война, с нежитью, с натовцами? Отсидеться на своих харчах уже вряд ли получится в любом случае. Привлекут: с людьми сейчас напряжёнка, товар на вес золота. Поэтому… вот так. Ну а вы, если это возможно в принципе, можете со мной. Тут пусть каждый сам решит.
— Чего решать, я с тобой. — не раздумывая, встал Ваня.
— Я тоже. Я присягу говорил. — кивнул, вставая, Аслан.
— И я! — вскочил с места Илья, его глаза сияли. — Дядь Федя и Ваня — моя семья, куда ж я?!
— Я подумаю, но — возможно. — степенно сказал Сева Ким. — Всё к тому, что команда наша самораспускается. А я на Селе чужой…
— А мне никак, мужики. — схватился за голову Папа. — Я своё отсидел, с меня довольно. Остаюсь.
— Ну а со мной понятно. — вздохнув, сказал Политыч. — Тут мой дом, родился я тут и жизнь всю прожил. Мои все — вон, на горке лежат… Придёт время, и сам лягу. Да и Витька мой… может, жив всё же? Куда придёт?
Сказав про себя, все снова умолкли, обдумывая, как быстро всё вышло. Начинали за здравие, а заканчивают за упокой. Именно за упокой — реквием по лесным, реквием по семи годам трудов и опасностей, плечом к плечу. Сколько всего пройдено, сколько сделано ими за все эти годы! И что, вот так?!
— Только вот с этого и начинать надо было, Федя. — укоризненно посмотрев на него, вымолвил Политыч. — А то мы планы строим, да как быть думаем. А только нет нас уже больше, мужики. А я и не думал, что всё так выйдет…
— С чего не начни, разговора всё равно не избежать было, Степан Политыч. — подсел к нему Срамнов. — И кроить от вас я тоже не хочу. Тянул, да — нелегко мне об этом, отец. Сам всё понимаешь же…
— Да понимаю. — тяжело вздохнул старик.
— Вот только унывать давайте не будем. Мы — лесные, и будем ими до последнего дня, какой уж он там будет. Не надо гадать, Бог всё управит. Наше дело — известное, вот и давайте его делать. А как выйдет, так и выйдет. И на Селе обо всём — могила!
Возвращались в Вельшино молчаливые, понурые. Дойдя до деревни, разбрелись по домам, скупо попрощавшись — тяжело на душе у каждого. Вот так вот жили-жили, дело вместе делали, и, казалось, так будет всегда. Но нет ничего вечного, всему конец и придел под солнцем положен. Только как теперь жить?! Провожать и ждать — нет хуже креста. Так и засели все, каждый за своим забором, а кое-кто и бутылку почал… Тяжёлый день, жаркий, томительный. Словно похоронили кого…
А на следующее утро Село зашевелилось, как муравейник — на площадь выезжала техника. Люди Звиада прибыли!
Для людей капитана Гамишвили Совет отвёл самую настоящую закрытую территорию, или «усадьбу», как её называли местные. «Усадьба» представляла из себя почти два гектара территории, обнесённой полноценным бетонным забором по всему периметру и «егозой» поверху, несколькими зданиями и подсобными строениями внутри. В прошлой жизни всё это хозяйство принадлежало какому-то местному нуворишу, владевшему несколькими АЗС на трассе и чем-то ещё, уже никто и не помнит конкретно. Как ему удалось урвать этакий кусок земли — вопрос идиотский. Воровство, коррупция, всё на продажу. На вопрос, куда подевался нувориш с присными — а на него трудилось немного-немало около двадцати человек только в «усадьбе» — тоже уже никто не ответит. Свалил куда-то, и о его судьбе теперь можно только гадать, да надо ли? Кому она интересна и кого волнует? Короче, когда вся канитель вдруг неожиданно началась, бывших хозяев и след простыл, и вотчина вполне естественным образом перешла в пользование Села. Место-то больно удачное: на перекрёстке двух дорог — из Русино на Ляхово, и дальше, на Корнево, известному уже по памятному рейду за фермерской техникой; и второй, которая на Пески, как раз той, по которой команда Срамнова и уходила в рейд на Лихославль. Фактически, «усадьба» была крайним форпостом анклава с этой стороны, а дальше — деревни уже не жилые. К тому же, на территории были вкопаны три топливных цистерны, в которых и хранилась большая часть топливного запаса анклава, а потому территория круглосуточно охранялась нарядами ребят Паратова. В главный дом — бывшие хоромы нувориша — связисты даже протащили провод прямой телефонной связи с Советом, когда стало ясно, что на беспроводную связь уже рассчитывать не стоит. Если постараться, то можно было разместить в «усадьбе» народу и побольше, нежели неполная рота Гамишвили, а потому поселили его людей удобно, с комфортом и прицелом: освободили парней Парата от несения службы на объекте и тем самым усилили остальные посты, наконец-то вздохнули свободно оттого, что одно из самых опасных направлений наконец-то было закрыто — ведь вояки взяли на себя заодно и контроль ближайших выселов, а именно оттуда порой и забредала, заползала всякая нехорошая пожить. До Села с «усадьбы» — пятнадцать минут пешком, но, невзирая на то, Село щедро снабдило новопереселенцев не только примитивными средствами передвижения — велосипедами, но даже и выделило два квадроцикла и пять мотоциклов. В общем, всё разрешилось до нельзя кстати, а ведь поначалу весь Совет крепко ломал головы по вопросу размещения людей. Тут отдельное спасибо находчивому Парату — стараясь решить свои вопросы, Валера как снег на голову вывалил предложение отдать «усадьбу» воякам, и качественно аргументировал своё предложение. Видимо, параллельно росту паратовской бороды, росла хитрость, находчивость и смекалка — хитёр жук! Но контраргументов ни у кого не нашлось, хотя искать и пытались. Но, рассуждая здраво, какие ещё варианты? Звиад чётко сказал: казарменное положение, из этого и исходите. А где расселить ещё роту компактно? Предлагалось выделить какую-ни-то деревню из выселенных, да незадача — за годы запустения жильё тамошнее, и без того ветхое, стало уже не жильём, а руинами. К тому же, всё что ещё как-то могло использоваться и имело хоть какую-то ценность и применимость в хозяйстве, ушлые кушалы уже подрастащили. Восстанавливать эти руины — сизифов труд, проще новую деревню отстроить. Да ещё там, где надо, поближе: ведь все ближайшие выселы далековато от Села, оттого местные их и покинули, перебираясь поближе к людям, к храмам. Если люди откуда-то ушли, это не значит, что жильё запустело — явились другие «жители», быть им неладными. Днём вся эта погань шкерится в темноте — чердаках, подвалах, сараях — ну, а ночью — здравствуйте! Кому понравится такое общежитие?! А между тем, люди Гамишвили, как оказалось, к противостоянию со всей этой нежитью не особо-то и готовы…