Хотя ничего такого жуткого батюшка и не сказал, на голове Фёдора отчего-то начали подниматься дыбом волосы.
— Сон? — сглотнув, переспросил он.
— Сон. Снится мне старый друг мой один. Ты же знаешь, не один год провёл я в Печёрах, как пришёл туда в войну… Был там друг у меня, тоже монах, крепко мы с ним дружили. Потом я на службу пошёл, а он остался. Писали, конечно, другу другу. А потом…. Да не суть. Вот теперь снится он мне, Федя. Почитай, каждую ночь снится…
Странный какой-то отец Паисий, подумал Срамнов. Что, правда решил с ним сны обсуждать? Почему тогда с ним? Кто он такой, Фёдор-то? Местный толкователь?! Да и вообще как-то странно обсуждать священнику такое скользкое понятие, как сны.
— Спросишь, почему это я вдруг с тобой поделиться решил?
— Спрошу.
— Ну тогда дослушай, может и поймёшь.
— Тогда рассказывайте, батюшка. Не знаю только, чем я могу быть полезен в этом деле?
— Я помню его ещё вполне молодым мужчиной, а в моём сне он сед, как лунь, и стар, как я. Я вижу его где-то в еле освещённой комнате, и понимаю — во сне понимаю — что это где-то глубоко под землёй. Почему так — я не знаю. Знаю только, что это он, Зосимушка. И он тянет ко мне руки, а в руках — старая книга, и когда я вижу её, меня охватывает трепет, и я просыпаюсь в поту и больше не засыпаю. Такой ужас меня охватывает, что на амвон с утра выходить страшно…
— Вам — страшно? Никогда не подумал бы.
— Страшно, Федя, жутко страшно. Я же, хоть и рясу ношу, а всё ж — тоже человек живой. Или не знал?
— Для меня вы, батюшка, человек особый.
— Да ладно тебе, кому льстишь?! Но дело-то не в этом, думаешь страхами своими делиться тебя позвал? Слушай меня, сынок, да ноги крепко поставь: не всё Ивану твоему Маша тогда сказала, кое-что утаила.
Фёдора как пробрало на этих словах. Сердце забилось так, словно собиралось из груди выскочить, разрывая грудь, и рухнуть вниз, на расстрескавшийся асфальт. К горлу подступил комок, и Федя непроизвольно сглотнул. Отец Паисий понимал, что паузы тут неуместны, поэтому вывалил всё на Фёдора быстро и скопом:
— Когда вы у военных в Центре были, ко мне она пришла. Ночью, босая, трясётся вся. Один я в храме был. Словно время она такое выбирала. И рассказала мне тогда, что видела она, а уж потом я понял, что рассказанное тогда мне и Ивану — не совсем одно и тоже. Ты не дрожи, касаемо семьи твоей ты знаешь всё верно. И про войну ты слышал, и про вашу связь со Звиадом. Но было ещё то, чего ты знаешь.
— Да не тяните вы, батюшка!!!
— Прости, привык я так — пространно излагать. — взял под руку Фёдора старик. — Теперь и ты поймёшь природу моего страха… Где-то глубоко под землёй есть бункер. Такой, из которых в былые времена следили военные за своими спутниками. — поднял глаза в тёмное небо отец Паисий. — Раньше их было много, а теперь один этот остался, единственный. В этом бункере их трое: искалеченный офицер с ужасным лицом, старец — монах и его келейник. Пришли они зимой, как и было предречено неким Евлогием.
— Кто это?
— Я не знаю. Тот старый монах — и есть мой Зосимушка…
Фёдор истово перекрестился. Вот дела!
— Страшно? — прищурился отец Зосима.
— До дрожи. Дальше рассказывайте!
— Военным крайне нужно в него попасть, и придут они к нему осенью. Но сделать это непросто: по какой-то причине вокруг столько мертвых, что страх. И с ними — много таких, как у нас в леднике лежит, с хоботом. Военные прибудут издалека, и будут стараться проникнуть внутрь. Командовать будет женщина…
— Алька… — как-то сразу догадался Фёдор и внутри него снова всё перевернулось.
— Да. Твоя жена. Вот с какой целью появится она тут, так пояснила мне Маша.
— Чем закончится всё, отче?!
— Добром. Но многие падут…
— Аля?! — резко перебил его Срамнов.
— Нет, не она.
— А кто?
— Крепись, Феденька. Не могу тебе сказать этого. Ты меня понимаешь. Об одном лишь прошу тебя: привези мне Зосимушку. Неспроста он снится мне, и эта книга страшная…. У военных — свои дела, а у Церкви — свои, сынок. Никогда не пересекались они, и не пересекутся никогда. Сохрани его, защити, привези. Я знаю — ты можешь! — резко схватил Фёдора обеими руками за воротник куртки старец. — Обещай мне это!
— Обещаю, отец.
— Спасибо. — выдохнул старик и отпустил руки. — Да, и вот ещё что: помнишь, что сказала про тебя и капитана Мария?
— Помню. — кивнул Срамнов.
— Недолго он у нас задержится…
— Значит, и я…?
— И ты, сынок. Будет война. Но где бы ты не был, как бы худо тебе не стало, помни слова старика: каждый день, каждую минуту буду молиться за тебя! Всё село будет молиться! Теперь пошли.