Достать чешуйку и полоснуть ею по затянувшимся лентам оказалось минутным делом. Я по праву могла собой гордиться – даже пальцы не дрогнули, когда практически касалась это… этого… ну, не могла я так сразу забыть всё, что знала о навьем племени и их верных слугах–злыднях. И опасность, которую он собой представлял, была немалой, даже если правда всё, что Ньярка рассказывала. Всё равно, он куда сильнее меня.
– Я твой должник! – буквально выплюнул злыдень и унёсся на такой скорости, что я даже не успела вернуть ему чешуйку. А изрезанные ленты не бросил – с собой утащил.
Нарзанный источник всё так же бормотал вполголоса где-то совсем неподалёку, но мне уже хотелось вернуться и завалиться спать. Странный приём, странный злыдень, странное настроение… Весь день какой-то необычный. А мне ещё топать и топать – всё же далековато я забралась от жилого края. Подумав, я пустила вперёд клубочек – обычаи здешние мне неизвестны, вдруг ещё где ловушки понаставлены. А клубочек – проводник надёжный, если обращаться с ним ласково, не только самый прямой путь выбирает, но и самый безопасный. Чешуйку я на ходу завернула в платок и засунула поглубже в карман. Такими вещами не разбрасываются.
Так и началась моя жизнь в питомнике Подгорья на кислых водах. Рассказывать о своей встрече со злыднем я никому не стала. Правда ведь, если это и впрямь была злая шалость, негоже чужую неловкость напоказ выставлять. Злыдень мне спасибо за болтовню точно не сказал бы. Да мне и самой, окажись я на его месте, было бы неприятно. А с прочими странностями – ослеплением этим, к примеру, – я решила попозже разобраться. Потом только выспросила исподволь у Ньярки о силках, на всякий случай, чтоб знать, сторожиться ли здешних тропинок. И оказалось, что от питомцев ещё и не того ожидать можно. Я так и предполагала – нечисть без проказ не обходится.
Глава пятая, в которой оказывается, что у Живки нет причин ненавидеть лесавку
Свой первый рассвет в питомнике я благополучно умудрилась проспать – есть у меня такой недостаток: соня я страшная! Отец вечно надо мной посмеивался и дразнил. С людской-то школой проблем не возникало – там затемно вставать только по зиме приходилось, да и то для лесных это не рань. А вот подняться до солнышка в июле, когда самый сон, мне в родном лесу никогда не удавалось. От мысли, что в питомнике я очень быстро приобрету репутацию злостного «опоздуна», делалось не по себе уже с вечера.
Проспи я ещё с четверть часика, и на поляну можно было бы вовсе не ходить. Шишига на мой счёт вполне определённо высказалась. Но из сладких сонных грёз меня вырвали достаточно грубо и бесцеремонно, зато действенно. Разгоняя всякую сонливость, на мою голову обрушился ледяной водопад. Я взвилась над лежанкой, увидела, что за окном уже светлеет, и в мгновение ока внырнула в разбросанную с вечера одёжку. Кто был этим благодетелем, я так и не поняла, но судя по тому, как веселилась парочка кикимор, потешаясь над моим жалким видом, мне крупно повезло, что новичков везде и всюду принято встречать проказами. А не то стала бы я в два счёта бывшим новичком.
Чтобы добраться до места общего сбора, мне даже не потребовалась помощь клубочка. Десятка полтора весело гомонящих питомцев уверенно двигались в одном направлении, так что оставалось лишь присоединиться. Как ни странно, ни Ньярка, ни Лешек с Блажеком мне на глаза не попались, зато мелькнула одна знакомая флейта, залихватски торчащая из скрученных в пучок зеленоватых волос. Оказалось, хозяйка пучка, а заодно и флейты, тоже меня помнит:
– О! – в грудь упёрся чуть кривоватый палец с остро заточенным ногтем (с таким оснащением по деревьям хорошо лазать, а не на флейте играть). – Где я тебя видела?
Я честно призналась где. Живка (кажется, так её называл Блажек) радостно кивнула:
– Точно! Значит, нормально всё, лешие кого попало в хату не приглашают. А ты как к злыдням относишься?
Вот это поворот. Так и захотелось сострить, что к злыдням я не отношусь. Эта беспомощная шуточка пришла на ум, потому что ситуация, как ни крути, выходила патовая. Сказать, что я злыдней на дух не выношу и даже упоминаний в разговоре этого племени не терплю, значило бы оскорбить в лучших чувствах влюблённую в злыдня кикимору. Уверять, что отношусь терпимо, тем более не стоило – и подозрительно, и ненужную ревность могла возбудить. Да я уже и сама не могла бы сказать, как именно я отношусь если не ко всем без разбора, то к одному определённому злыдню точно. Отчего-то ночная встреча оставила двойственное впечатление: меня поразило, с каким достоинством он вёл себя в довольно-таки унизительной ситуации, но в то же время его резкость и непонятные манипуляции с моим зрением вызвали желание держаться от злыдня подальше. Поэтому я неопределенно передёрнула плечами, дескать, а как я к ним должна относиться. Но Живку не особо мой ответ интересовал, так что все терзания были напрасны. Ей просто хотелось поговорить с кем-то, кто согласился бы слушать.