О, Великий Род и все его отпрыски! Я так перепугалась! Свитки обступили меня кольцом, не давая возможности выйти наружу. Их и было-то всего четыре. Да это я уж после сосчитала, а сперва-то показалось, бесчисленное множество окаменевших книжных страниц (высотой поболее двух моих росточков каждая) затеяло нескончаемую круговерть, аж в глазах зарябило. Но окружившая меня стена вскоре стала неподвижной, даже рисунки замерли. Ой! Нет, не совсем замерли. Стоило пристально вглядеться в любую картинку, и она оживала, превращалась в подобие людского кино. Да это же… На каменных свитках мелькали знакомые лица: моё, Живкино, Сьеффа. Вот я перекинулась сойкой и что есть сил понеслась к Подгорью. На том изображении метались рваные тучи, калиновой россыпью, алым бисером вспыхивали брызги крови. И горечью сквозило от той страницы, холодом веяло. Другой свиток тоже обжигал дыханием тьмы, хоть и были его картинки солнечными. Я там ленту обережную с растрепавшейся косы сдёрнула и мгновенно Сьефф из ниоткуда возник (ух, ты! а так можно было?!). И знакомцы из Подгорья живы-здоровы там что-то праздновали. Только в глаза бросилась до боли знакомая лесавка, крепко вцепившаяся в костлявую руку одного обожаемого кикиморой злыдня. И сама кикимора, больше на тень похожая. Кошмар! Не более обнадёживающей вышла и третья страница, хоть ни злыдней, ни какой-либо тьмы вообще там и не было. Я на тех картинках среди людей оказалась. И мертвенной тоской вдруг потянуло. Зато от последнего свитка июльским жаром пыхало – не душным, а раскалённо-звенящим. Так скалы среди лета полуденным зноем дышат. А разглядеть, что да как, не удавалось. Будто облако пуховой подушкой закрыло происходящее. Совсем замечательно! Единственный вариант, не пронизанный горьким отчаяньем, никак не помогал определиться, с чего начать. Но чего делать не стоит, вроде бы ясно. Будем считать, что это уже хорошо.
Я с силой зажмурилась, обхватила себя за плечи, вбирая сколь можно энергии, разлитой вокруг, и аж вздрогнула, когда чей-то странно знакомый голос насмешливо поинтересовался, чего это меня так скрючило. Ох, а про Геннадия я и забыть успела. Это ж мига не прошло с его окрика: «Ты куда?». Но мне будто довелось несколько жизней прожить, сохранив о каждой лишь смутное воспоминание. Так-так-так, в Подгорье за помощью не спешим, Сьеффа вызвать (хоть теперь и знаем, как) не пытаемся, к людям от безысходности не кидаемся. А чего ж мне де-е-ела-а-ать-то?
– Ты смотри, как время пролетело, я и не заметил! – человек удивлённо вглядывался в наливающийся лиловой густотою край неба. – Поторапливаться нужно, чтоб до темноты хоть самую кручу проехать.
Он махнул мне рукой, приглашая спускаться к машине, но я вежливо отказалась, соврав, что там – неопределённый кивок – наш лагерь, и что мне пора «к своим». Геннадий принял за чистую монету, пожелал добра и исчез, растаял в надвигающихся сумерках. То, что знакомство с вероятным будущим заняло куда больше времени, чем казалось на первый взгляд, было мне только на руку.
Глава двадцать третья, в которой ягоды радужницы приобретают цвет, а лесавка пытается рассмешить злыдней
Лёгкой, стремительной поступью к горам приближалась ночь, а с нею и возможность испытать наконец заветные ягоды, о которых я то забывала, то вспоминала с робкой надеждой. Вдруг повезёт и там фиолетовая окажется. Шансы, конечно, так себе, но ведь не нулевые же!
А уж я бы загадала! Я бы… И тут вдруг мне срочно потребовалось присесть прям где стояла, так как ноги противно ослабли. Мне как-то не приходило до этого в голову, что даже появись эта замечательная возможность загадать желание, я понятия не имею, как именно пожелать, чтоб не пришлось об этом жалеть. Что-что, а о важности формулировок мне известно предостаточно. Так что произнести что-то вроде «Пусть всё будет хорошо!» не выйдет. Потому что «хорошо» – это так неопределённо и относительно. Ну, охватит тебя на краткое время ощущение блаженства и довольства. Хорошо тебе? Хорошо. Всё хорошо? Вроде да. А то, что рядом мир рушится и гибнут твои близкие да и вовсе тебе не знакомые, уже и не важно. Нет, – я решительно тряхнула головой, – пока есть ещё время, нужно как следует обдумать, чего желать, если такая возможность представится. Может, загадать, чтоб всё навье племя только светлыми эмоциями стало способно питаться? А чего? Их насильно не вызвать – придётся добром. Глядишь, так и перевоспитаются. Я нервно хихикнула. Какая чепуха в голову лезет! На всё навье племя никаких лесавкиных силёнок не хватит. Ягоды, они ж не всемогущие, их сила от того, кто загадывает, зависит.