Это не было похоже ни на то, как я «подзаряжалась» от Сирха, ни на отданную злыднями силу. Если продолжать сравнение с переполненной бадейкой, то в ней не добавилось воды, а уже имеющаяся вскипела, бурля и разбрызгиваясь.
На раскрытой ладони – светящийся фиолетовый шарик. Чем дольше я на него смотрела, тем ярче становилось свечение, выше пульсирующий ореол, жарче руке. Подняла глаза на злыдней. Никаких эмоций. Застыли оба чёрными истуканами, только мерцающие глаза не давали поверить в полное отрешение от происходящего.
От шишиги веяло таким напряжением, что мурашки по коже. Она подалась вперёд и чуть заметно шевелила губами, как бы проговаривая: «…чтобы сгинуло во веки веков всё навье племя без остатка».
Да помню я, помню!
А Живка… Алые капли с прокушенных губ. И отчаянные глаза в безумной надежде.
И я, зажмурившись, слизнула с ладони ягоду.
Глава двадцать девятая, в которой полудница нарушает приказ, а лесавка боится объяснений с шишигой
Хочу… Хочу… чтоб отныне и вовеки всё навье племя только светлыми эмоциями стало способно питаться!
Ой!
Вслух я желание не проговаривала. И, на счастье, ленту в руках не теребила. А потому, когда немедленное «рассыпание в пыль» со злыднями не приключилось, все дружно уставились в небо. Туда, где в клокочущей вышине по-прежнему прорезали ночную тьму огненные всполохи. Мгновения тянулись медленно-медленно, невозмутимой улиткой по листу лопуха, оставляя за собой налёт досадной уверенности: не вышло.
Реагировали все предсказуемо по-разному. Для наставников со злыднями главным оказалось то, что навии всё ещё рвались в Подгорье, всё ещё имели шанс вернуть былое могущество. И бессильно хмурилась шишига, супился Хромыч, и полз по траве иней, расходясь неровным пятном от Сьеффа с Тхиассом. Зато кикимора с полудницей сразу сообразили, что приговор нашим – ага, именно что «нашим» – злыдням отложен. И Ньярка расцвела улыбкой облегчения, такой тёплой, солнечной. А кикимора дёрнула уголком рта, тоже улыбнуться пыталась, но вместо этого губы её жалко искривились, из глаз хлынули слёзы, и бедная Живка предпочла скрыться за деревьями, благо, кроме меня, никто никого и не разглядывал.
А мне, наверное, было страшнее всех. Потому что на свой страх и риск против шишигиного приказа пошла. И коль ошиблась, не мне одной отвечать, всем несладко придётся. Госпожа Пульмонария ведь не оставит Подгорье. И злыдни не уйдут, и Ньярка… Да разве это противники всему навьему племени?! Особенно учитывая, что злыдни всю силу мне отдали. А я – радужнице. Так что всех бойцов – шишига с хухликом. Но сомневаться – не сомневалась. Потому что волшебной ягоде можно загадывать только своё желание. Только то, чего именно ты, тот, к кому пришла ягода, хочешь. А иначе всё впустую.
– Ньярка, уведи девочек.
Приказы госпожа Пульмонария всегда отдаёт так, что не поспоришь. Но на этот раз выбора у меня не было. Должна же я убедиться, что не напрасно своевольничала!
– А можно…
– Марш отсюда. Немедленно.
Повысь наставница голос хоть самую малость, я бы, может, и начала пререкаться. Но за ровным тоном короткого приказа крылась такая бездна, которую лучше не дразнить. И то, зачем ввязываться в споры? Можно ведь сделать вид, что послушно уходишь. Ньярку уговорю, а наставники сейчас не будут проверять, кто куда отправился. Семь бед – один ответ. После уже допущенного ослушания всё прочее мне такой мелочью кажется.
Да что ж такое-то! Не держусь ведь за ленту. А Тхиасс взглянул – меня так и приморозило. На оставшуюся ягоду радужницы могу поспорить, снова все мысли прочитал. «На лице написано…». Ага, как же! Но, странное дело, взглянул и взглянул, комментировать не стал. Только рот чуть скривил в усмешке. И Сьефф удивил. Даже не посмотрел в мою сторону. Хотя, ручаюсь, усмешку собрата заметил.
Так и вышло, что я безропотно последовала за Ньяркой «под сень дерев» разыскивать кикимору. А та и не пряталась. Сидела себе на травке, спиной к дереву привалилась и о чём-то сосредоточенно размышляла.
– Они же всё равно уйдут, да? То есть как раз наоборот, они-то никуда не уйдут. А мы должны уйти, ну, то есть спасаться. А я никуда не пойду! Потому что я с ним уйду, – Живка от волнения вечно на кашу из слов сбивается.
Ясное дело, никто никуда не уходит. Как бы в этом ещё Ньярку убедить… Я украдкой покосилась на полудницу: должна бы уже и признаки нетерпения проявлять. Шишига же строго приказала поторапливаться. А вот и нетушки! Ньярка, сияла прежней тёплой улыбкой и не спешила тащить нас в указанном направлении. К чему бы это?