В одном из стенных шкафов, среди залежей пыли, Виктория наткнулась на две коробки драже, старые, с выцветшими розовыми и голубыми шнурами, с помпонами и кисточками на концах; в них еще оставались маленькие сахарные шарики, с которых осыпалась серебряная пудра. На стене Виктория поправила покосившийся портрет неизвестного. В ванной оказались облысевшие зубные щетки и мыльные сухари, там гнили старые гигиенические принадлежности, раскисшие и липкие, отвратительные образчики пластмасс первого поколения. Если распахнуть все окна, придется несколько дней ждать, пока все это не то что как следует просохнет, но хотя бы немного выветрится.
Виктория обосновалась быстро: на первом этаже ничего не стала менять, на втором облюбовала себе только одну комнату, выбрала там комод и разложила в нем одежду. Личные вещи — две книжки, плейер, оловянного слоника — пристроила на ночном столике возле кровати. Но деньги припрятала в шкафу в другой комнате, на дне широкого ящика, где лежали сложенные простыни. Жесткие, отсыревшие, как все здесь, эти простыни лежали без употребления уже давно, и по сгибам тянулись желтоватые, серовато-коричневатые полосы.
Из своей комнаты она вынесла всю мебель и прочее; кроме комода и кровати, которую установила напротив окна, сняв с него шторы, оставила только большое зеркало, висевшее на боковой стене. Теперь, когда Виктория приляжет днем, она будет видеть перед собой только прямоугольник неба, похожий на белую, серую, синюю, смотря по погоде, страницу, прочерченную пополам прямой линией, треть которой отделялась от остальных двух третей точечкой шпингалета. Первые дни она будет часто лежать вот так на кровати, иной раз пытаясь, но напрасно, думать о своей жизни, а иногда столь же напрасно силясь о ней не думать. Полновластно царившая вокруг флигеля всеобщая тишина не благоприятствовала этим попыткам.
С одной стороны, площадка для гольфа была довольно многолюдна: там маячили силуэты, застывшие или двигавшиеся рывками, отрабатывавшие приемы. С другой, хоть и виднелся океан, но все же он был слишком далеко, и его не было слышно. Кроме того, из окрестных домов не доносилось ни малейшего звука, хотя, спустя некоторое время, Виктория изредка начала различать легкие шорохи вокруг флигеля. Это были слабые, едва различимые шумы падения или шлепка, разной природы и разного диапазона, приглушенные или полузадушенные, иногда потом повторявшиеся с новой силой: однажды это был звон разбившегося стекла, другой раз — падение большого ящика, короткий скрип, долго взрывавшаяся петарда, один-единственный раз — приглушенный крик. Звуки возникали неожиданно, раз или два на дню, хотя в иные дни — ни разу. В конце концов, это начало настораживать Викторию, поскольку природу звуков ей было не определить. Иногда по два дня кряду ничего не происходило, и она уже совсем было начинала о них забывать, как вдруг один из них внезапно вызывал у нее в памяти всю серию. Хорошо хоть, этого никогда не бывало ночью, и ничто не тревожило ее сна.
В первые дни она ходила по утрам к океану читать местные и центральные газеты, всегда в одно и то же место, если позволяла погода. Погода позволяла часто, а место, отделенное от воды узкой прибрежной аллеей, представляло собой наклонную эспланаду в процессе переустройства, недавно обсаженную чахлыми, обутыми в полиэтилен кустами, и обставленную новенькими скамьями. Первые дни она искала, и безуспешно, во всех газетах, среди происшествий или некрологов, какую-нибудь информацию о смерти Феликса. Когда стало очевидно, что теперь об этом уже ничего не расскажут, Виктория стала меньше покупать газет, а потом уже едва пробегала их глазами, держа развернутыми на коленях и вглядываясь в океан.
И что бы ни творилось в небе, в океане все равно, в любой час, подобно клочьям пены или брошенным шарам, виднелись головы серфингистов, караулящих волну. И волна возникала, и каждый, спеша ее поймать, залезал на свою доску и под углом бросался с нее, как с обрыва, несколько секунд удерживаясь наверху, а потом обрушиваясь вниз по светящейся параболе и погружаясь в пену, — а потом все сначала. Подруги серфингистов терпеливо поджидали их в специально оборудованных микроавтобусах на аллее, тянувшейся вдоль берега; проходя мимо них по дороге домой, Виктория слышала, как потрескивают автомобильные радиоприемники.