Я отклонился вбок и осторожно заглянул за укрытие. На полу валялся человек, его ресницы подрагивали, будто при нервном тике, а из ушей текла кровь. Когда он увидел меня, то попытался сесть, но я движением винтовки приказал ему лежать смирно. Как бы он не был контужен, но голова у него варила неплохо. Антропоморф слабо кивнул и медленно сложил ладони у себя на груди. Одет он был в гражданский комбез туристического образца. Непромокаемая ткань, манжеты от москитов, сетка для терморегуляции. На правой кисти у бунтовщика был след от выведенной татуировки. Интересно, а не ледоруб ли там красовался раньше? Ледоруб, скрещенный с автоматической винтовкой – эмблема егерских частей и кололи они ее именно на правую кисть.
В любом случае надо было использовать момент. Допрос лица на месте преступления, усугубленный отягчающими обстоятельствами вины способствует откровенности. И спецкурс по таким допросам мы проходили и регулярно пересдавали.
– Слышишь меня?! Ты – нелюдь!!! – винтовка в моих руках дернулась, словно мне не терпелось нажать на спусковой крючок. – Сколько вас здесь? Отвечай!!! Иначе – пристрелю на месте!!!
Я говорил с надрывом и повышением интонации, одновременно делая паузы между словами. Все-таки кровь из его ушей не сама по себе потекла.
– Приятель, я тебя не понимаю, – он отвечал глухо и еле-еле.
Все признаки контузии были налицо. Жаль, но откровенного разговора, похоже, не получится. Я все-таки приблизился к нему, чтобы сделать еще одну попытку, когда его губы вновь зашевелились:
– Чувак, ты чего сюда забросил? «Рейпаунд»?
Ого! А он, оказывается, сечет в наших армейских делах. Марку моего САБа мятежник опознал безошибочно. Мне не оставалось ничего, как кивнуть.
– «Красноглазика»? С ЭМИ? Тогда понятно, от чего Кларисса вырубилась, – раненый улыбнулся одними уголками губ и выразительно постукал пальцами у себя по груди.
Я еще более опешил. У антропоморфа встроенный медцентр! Как такое может быть? Кто обновляет ему программы, проводит диагностику и закачивает в кровь наноботы?
– Эх, знал бы ты, что такое – взрыв в ограниченном пространстве. Едва вы снесли крышку, я перевернул стол, дернул к себе Еву и уперся в него ногами, – взгляд раненого скользнул в сторону его подельников, что лежали в нескольких шагах. – Все они тут. Мой самый лучший выпуск. Говорил же Шаксу, что за сбитый «Брок» придется ответить.
Я почти не дышал. Общение наше было односторонним, но бунтовщик давал бесценную информацию. И понятно – почему. Он чудом избежал смерти. Такая эйфория развязывает язык, не хуже легкого удара прикладом между глаз.
– Нам должны были оставить коридор выхода, подогнать транспорт. Шакс обещал. Видать, не сложилось. Жаль ребят. Зеленые юнцы, романтики.
Внезапно, повинуясь непонятному импульсу я жестом велел антропоморфу заткнуться. Причем использовал нашу армейскую систему знаков. Бунтовщик послушно умолк. А я сгреб с пола немного земли и залепил на «Колларе» микрофон. Пусть видеоряд останется, но без звука. Еще неизвестно, что я сейчас услышу. Пленный, проследив за моими манипуляциями, хмыкнул:
– Не волнуйся, парень, я свой. Свяжись со своим штабом, пусть через секретчиков выйдут на разведку и передадут сообщение: «Дух номер два–ноль–пять запрашивает зеленую тропу». Эх, только бы Шакс уцелел… Жаль будет, если вы его пришьете. Я сам хочу с ним разделаться. За группу. За моих ребят.
Стоп. Как это – «свой»? Он, что – двойной агент? Нет, не может быть. Если он – наш, то причем здесь «выпуск», «моя группа»? Так может говорить инструктор какого-нибудь учебного лагеря, кто-то на вроде нас с Кундисом. А вдруг… Я заметил на полу грифельный карандаш и подобрал один из рассыпанных бумажных листов. Написал на нем: «База Форекон. Инструктор для вольнонаемных». Дал прочитать антропоморфу, а потом ткнул себя в грудь пальцем. Тот закашлял лающим смехом:
– Здорово, собрат. Видишь, одним делом занимаемся, но по разные стороны фронта. Только у тебя служба не такая рисковая, – мятежник словно прислушался к чему-то у себя внутри. – О, Кларисса оклемалась. Сейчас станет полегче.
Внезапно он порывисто всхлипнул. Его глаза остекленели, потом тело выгнулось дугой, несколько раз дернулось и обмякло. Я не раз в жизни видывал подобное, поэтому пояснений, что происходит, не требовалось. И мне совсем не нужно было пытаться нашарить на его шее пульс, хотя я все равно это сделал. Мне и так было понятно, что сейчас случилось на моих глазах. Кларисса. Очередное романтическое имечко для медицинского нейро-импланта. И она, конечно, оклемалась. А потом, когда сняла данные об окружающей обстановке, мгновенно выполнила одну из вшитых в нее программ – убила своего человека. Зачистила улики. Наш медцентр, наш ангел-хранитель…