— А почему пожарка не работает? — Академик все еще пытался за что-то зацепиться, чтобы не верить до конца…
— Я ее выключил.
Борис Сергеевич поглядел вверх и не увидел на потолке красную звездочку включенной пожарной сигнализации.
— Ловко, — вздохнул он. — Ты так любой прибор можешь?..
— Любой, если он сделан на Земле, — тихо сказал Иван и умолк, следя за реакцией уважаемого академика, который в этот момент словно язык проглотил. Наконец, до него дошло.
— Ты хочешь сказать, что…
— Какие еще у тебя варианты?.. — веско спросил Иван. — Ты бы в своей лаборатории смог такое сделать? Хотя бы за пять лет и с бюджетом в триллион рубликов?
— Да хоть в десять триллионов, не поможет, — признал Борис. — А как ты это сделал? Где вся эта техника спрятана?
— Она не спрятана, она перед тобой, — ответил Иван. — Это мои импланты. Целая система, сорок восемь основных частей и несколько сотен вторичных, или вспомогательных. Большинство их них в нано-размерах, но есть и более крупные. Почти все они в костях, внутри.
— Докажи, — решительно заявил академик. — Ты же понимаешь, как это все звучит…
По комнате словно прокатился мрачный вздох — мощная инфразвуковая волна действовала угнетающе. Оконные стекла мгновенно стали непрозрачными, и вдоль стен ярко вспыхнули длинные оранжевые полосы, словно светильники, которых тут никогда не было. Еще через пару секунд они погасли, а потолок и стены исчезли, сменившись черной пеленой космоса. Лишь стол и два человека за ним оставались посреди этой холодной черноты.
Оробевший Борис Сергеевич заставил себя оторваться от созерцания пустоты и взглянуть на Ивана, в глазах которого ярко сияли фиолетовые ободки, особенно хорошо заметные в почти полной темноте.
— Что у тебя с глазами? — Любопытство настоящего ученого перевесило робость.
— Мультиспектральные сенсоры, очень полезная штука, — охотно объяснил Иван. — Обычно их не видно, я специально для тебя так сделал. Я могу видеть и через проекцию, прямо в мозги, но своими глазами, пусть слегка улучшенными, все же приятнее…
— Охренеть, — прошептал Борис Сергеевич.
— Я все это тебе показываю не ради любви к искусству, — терпеливо начал Иван, — Посмотри вон туда, наверх. Проникнись. Красиво? Очень. И опасно. Тоже очень. Все эти игрушки оттуда.
— Значит, «они» существуют, ты к этому ведешь? — медленно проговорил Борис Сергеевич. — Подумай, Иван, подумай, если это все-таки ты. Как это все звучит? Инопланетники. Импланты. Твое фаер-шоу. Скажу честно, я всю жизнь очень хотел в это верить. Ну, что мы не одни и все такое…
— Но наука пока не в курсе дел, — иронично договорил за него Иван. — Очень хорошо знаю. Есть тысячи известных экзопланет, но до них не долететь, леталка не выросла. Спектроскопия за полвека неплохо продвинулась, и у нас есть четкие следы органики в атмосферах некоторых планет, но и только. Есть такие планеты, где имеется жидкая вода, и их даже много. Есть огненные миры, есть ледяные миры. Есть кислородные, есть метановые, есть намеки на фтор. И ни одного радиосигнала, так? Все эти огромные новейшие космические антенны достают до самой «эры рекомбинации», космологи в экстазе, а правнуки основателей SETI [5] продолжают деньги собирать и обещают, что вот-вот найдем?
— Примерно так, — вздохнул Мельников. Все это было горькой правдой. Настолько горькой, что хотелось и за соломинку ухватиться…
— А сигналов нет, — уже более эмоционально продолжил Иван. — И скорее всего, не будет. И из этого мы делаем далеко идущие выводы, что «там» никто не живет! Только вот есть один вопрос! Причем тут радиосигналы?!
Пауза получилась эффектная, выпуклая и театральная до дрожи. Мельников целую минуту молча переваривал услышанное.
— А иначе-то как?!.. — пробормотал он наконец.
— К этому я и клоню, — Понимающе кивнул Иван. — Представь, что на дворе XIX век, пятидесятые годы. Спектроскопия делает первые шаги, про радио никто не слышал. Вот ты крупный ученый, не побоюсь этого слова, Мельников своего времени… Не ржи! Как ты будешь решать проблему поиска внеземных жителей?
— Ну, это, — дар речи почти оставил академика, в отличие от чувства юмора. — Соберу дворовых девок посимпатичнее… Поснимаю с трюмо в поместье все зеркала, раздам… Будем зайчики в Луну пускать…
— Молодец! — захохотал Иван. — Понял теперь? Полдня пропаритесь, а потом тебе надоест и ты объявишь, что на Луне никто не живет, и начнешь этих девок по одной на сеновал водить… Или по две, ты же самых симпатичных отобрал. С таким же успехом можно большой дымовой костер развести, или как индейцы, плоскогорье птичками и букашками разрисовать. Офигенно увлекательно и даже красиво, только научный результат будет не очень.
— А радио все же посильнее солнечных зайчиков будет, — усмехнулся Мельников.
— Конечно! — согласился Иван. — До поры, до времени других варантов нет. Но кто сказал, что радио — это навсегда и что это вершина? Просто времени прошло всего-то полторы сотни лет, а для следующего прорыва нужно намного больше знаний, чем для радио. У Попова его «грозоотметчик» из какого барахла был сделан! Две катушки и стеклянная трубка с опилками!
— Плюс две тысячи лет опытов с электричеством и умы вроде Герца и Максвелла, — сварливо добавил Мельников.
— Вот именно! — Иван легонько пристукнул кулаком по столу. — И только к концу позапрошлого века начали разбираться! С другой стороны, с технологией летания полный застой. Борька! В этом году сто лет первому спутнику! А мы только на Луну со скрипом начали возвращаться, а о Марсе все так и мечтаем! Ну не маразм?
— Маразм, — согласился академик. — Но давай вернемся к теме. Если радио — это чуть лучше, чем дымовой костер, то чем его заменить?
— Можешь сам что-нибудь предложить? — тихо спросил Иван. — Что-нибудь более быстрое, а?..
— Разве что тахионы, — подумав, неуверенно припомнил Мельников. — Но это же концепция, гипотеза. До сих пор не было ни намека на их реальность. Даже если они есть, то информацию перенести не могут. То есть могут, но не быстрее света. Это если по-простому.
— А если по-сложному, то вводим это дело в уравнения СТО[6] через массу и импульс и получаем бардак, — подтвердил Иван. — Причинность, неустойчивость и так далее. Нет, это тупик, и в рамках нашей теории совершенно справедливый.
— Нашей теории? — хмыкнул Мельников. — А где мы возьмем «не нашу»?
— Скажи, а Ньютон прав? — риторически спросил Иван. — Не конкретно сам Ньютон, а вся классическая механика, выстроенная на начало двадцатого века, она работает или как?
— Или как, — кивнул академик. — Сам знаешь, для обычной жизни вполне работает. И если ты про то, что классика — это приближение СТО для низких скоростей…
— Вот именно! — снова чуть повысил голос Иван. — Уравнения «классики» верны, но неполны без товарища Лоренца, который, если утрировать, превращает ее в СТО. Но помимо СТО у нас есть ОТО[7] и квантовая механика, которые прекрасно работают на практике, но друг с другом до сих пор не дружат, несмотря на попытки построить «теорию всего».
— Лиси в начале века поднял неплохую бучу, — припомнил Мельников. — И у него было немало последователей. Даже Хокинг в последние годы этим занимался, а лет через двадцать Баранов и Тармен сумели придумать, как в теорию Лиси ввести динамику.
— А научный «мэйнстрим» до сих пор не хочет ее всерьез принимать, — спокойно кивнул Иван. — И правильно делает, там еще непочатый край работы, хотя направление интересное. Теория групп — это вообще красиво, а Ли — чертов гений. Но применительно к физике мне все это напоминает знаешь что? Бесконечное введение эпициклов планет в попытках спасти геоцентрическую систему. Тоже ведь прекрасно работало до какого-то момента, пока точность наблюдений не превысила погрешность. А потом пришел Кеплер и все опошлил, то есть упростил даже не на один порядок, а на несколько.
— И как нам убрать наши эпициклы? — заинтересованно спросил академик. — Как я понял, чтобы это сделать, нам сейчас не хватает экспериментальных данных?