— Господин подполковник, прошу вас, я не хотел бы попасть к пехотинцам, потому что не смогу сочетать обучение в институте со службой в пехоте.
— В пехоте точно такие же порядки, как и в любой другой части. Могу назначить тебя в 1-й будапештский саперный батальон, но там труднее специальная подготовка, да и служба утомительнее. Правда, попадешь в более интеллигентное общество. Да и унтер-офицеры больше будут тебя уважать.
— Хорошо, я согласен. Надеюсь, мне удастся окончить учебу.
В саперном батальоне нас было тридцать два. Казарма, где мы жили, находилась на площади Палфи. Мы, студенты, и еще несколько гражданских составили один взвод. Отец одного из моих товарищей был подполковником полиции. «Наверное, не так уж плохо нам будет здесь, если сын офицера решил таким же образом окончить высшее учебное заведение», — думал я.
Звания нам не присваивали, так как это привело бы к преувеличению количества разрешенных Антантой офицеров. Нашивку на рукавах тоже нельзя было носить. И это особенно огорчало гражданских лиц. В наемной армии не полагалось иметь кандидатов в офицеры, но два офицера запаса у нас были. Они имели много преимуществ: гуляли без дела, в учениях участвовали как «зрители», часто ходили в увольнение. Нам, конечно, разрешалось появляться в городе только в форме. Во взводе учли мое военное прошлое, поэтому я стал «солдатом со стажем», этаким «заместителем командира по комнате», который за все отвечает. Наши преподаватели — унтер-офицеры не имели права жить с нами вместе.
Вскоре мы усвоили много нового по своей саперной специальности.
В пехоте для обучения использовали старые венгерские уставы, а для получения какой-нибудь военной квалификации — немецкие. Для саперов теперь разрабатывались только венгерские уставы. Старшие офицеры и унтер-офицеры плохо говорили по-венгерски, поэтому часто употребляли немецкие выражения. Но ругаться по-венгерски они умели великолепно.
Часть рядовых, из рекрутского набора, ждала демобилизации. Унтера уговаривали их остаться на сверхсрочную, обещая, все блага, в том числе и обучение любой специальности наряду со службой. А после демобилизации обещали им, что они станут финансовыми инспекторами, таможенниками и их будущее обеспечено.
Унтер-офицер Раконцаи проводил вербовку с шутками, с обманом и тех, кто поддался агитации и остался на пять лет на сверхсрочную, угощал пивом и вином. Сержант Кубина, непристойно выражаясь, напоминал неподдающимся о каких-то их старых ошибках и лени, не забывая угрожать даже тюрьмой, которая находилась на проспекте Маргит. Избежать тюрьмы, говорил он, можно только став сверхсрочником. Фельдфебель Фекете приглашал непокорных в подвал, откуда эти упрямцы с красными лицами и окровавленными носами попадали прямо в карцер. Если кто-то жаловался, жизнь его становилась невыносимой.
Со второй половины марта мы ежедневно выходили работать на воде. Практиковались на понтонах, учились спускать лодки на воду. Работа была не из легких. Ругались унтера. Трудно было дышать воздухом, насыщенным сероводородом с газового завода.
В середине июня мы выехали в летний лагерь. Свое обмундирование и мебель мы погрузили на паромы. Две наши группы тренировались тянуть паром против течения, одна — подымать лодки багром вверх по течению.
Капитан Стемер, утоляя жажду пивом, сидя в кресле, с берега руководил учением. Так мы учились наводить мост. Что касается ругательств, то тут капитан не отставал от своих заместителей.
— Ты, клоун! Куда идешь? В институт? Подождите, вы еще не приняты туда, — развлекался капитан, когда у кого-нибудь течением вырывало понтон.
Когда наводили мост, капитан приказывал двигаться только бегом, даже если лил дождь.
— Смотри-ка, испугался дождя! Ох эти саперы, и мост навести не могут!
Мне здорово пригодилась практика перегона плотов по Марошу. Благодаря этому я быстро усвоил все маневры вождения различных плавсредств по воде. В августе летние учения, проводимые совместно с пехотой, закончились. Нас даже похвалили. Здоровыми, загорелыми, ловкими возвращались мы в казарму.
Началась новая страница в моей жизни. Разрешат ли мне поступать в институт? Как обернется моя учеба?
Подал заявление. На следующий день я уже толкался перед доской объявлений инженерно-механического факультета. Через неделю я прочел свою фамилию в списке принятых, получил зачетную книжку. Наконец настал день, когда я почувствовал себя студентом. Мы стояли перед ректором. Он задержал взгляд на мне.