— А знаешь, я целый день мучаюсь. Мне очень хочется, чтобы он поехал. И я боюсь…
— Не бойся. Ничего не бойся!
— Ладно. Пусть едет. Мы подарим ему путевку в конверте. Запечатаем и дадим, и пусть он сам раскроет и удивится, да?
— Ну, когда ты станешь совсем взрослой?
— Теперь уже надо говорить: совсем старой. Сережа, вот мел, нарисуй мне вот здесь, на полу, что ты придумал.
— В технике ты не разбираешься, не понимаю, к чему это!..
— Почему ты кричишь? Сережа!
— Ну, хорошо, извини. Мне не нравится, что ты стараешься выглядеть этакой сверхпатриоткой, для которой личные интересы даже не на втором, а на десятом плане. Я дарю тебе шубу. Я дарю Павлику путевку в Артек. А для тебя, видите ли, важнее всего производственные результаты рационализации.
— Совсем не в этом дело. Просто я очень любила, как ты рассказывал мне о таких событиях раньше. «Татьяна, твой муж — изобретатель, светлая голова, он заслужил жирный борщ со сметаной и десять горячих поцелуев. Его предложение одобрено бризом…» И чертил на полу формы, стержни, отливки… Ни черта я в них не понимала, просто мне было очень хорошо радоваться вместе с тобой. А теперь у нас все меньше радости. Я не знаю почему. Деньги, квартира, обстановка, здоровые милые дети, люди нам завидуют, а жить мы стали хуже. Ты сам это чувствуешь! Мне кажется, ты как-то черствеешь сердцем. Я думала, что с тобой этого никогда не случится…
— Если бы я сидел в консервной банке, я бы не менялся. А завод не консервная банка, там железо мнут, как тесто, и человеку не легче. С меня требуют, на меня нажимают, меня щелкают то по лбу, то по затылку, а ты хочешь, чтобы я оставался милым ангелочком и посылал направо и налево воздушные поцелуи. Да, я стал хуже. Да, я стал черствее. И не буду таким, каким был. Можешь меня презирать, но это закон жизни.
— Сережа, что у тебя случилось? Скажи, у тебя какая-нибудь неприятность?
— Никакой. Самый обыкновенный день. Даже удачный. Я ведь тебе рассказал.
— Ты уже решил, кто будет твоим заместителем?
Сергей в упор вызывающе посмотрел на Таню.
— Да, решил, — сказал он. — Тебе это должно быть совершенно все равно, потому что это мой, мой, а не твой заместитель. Но если хочешь, я тебе скажу.
— Не надо, — перебила Таня. — Я сама поняла. Храпов!
— Правильно, — подтвердил Сергей. — Храпов. И тебе не стоит вмешиваться в мои производственные дела.
— Посмотри, пожалуйста, не убежала ли Леночка на дорогу, — попросила Таня усталым голосом. — Она тут играла, около дома.
Обыкновенный вечер
Юрка Белозеров вечером отправился на футбол.
В Дубравинске не было пока Лужников, но на окраине города раскинулась просторная зеленая площадь, обрамленная тополями, которая и служила стадионом. Входить на площадь каждый мог с любой стороны, так как ограду еще не построили, но солидные, уважающие порядок болельщики шли все-таки через ворота, уже несколько почерневшие от почтенного возраста.
Трибун или хотя бы скамеек на стадионе не было, и болельщики в хорошую погоду рассаживались прямо на траве, а в сырую наблюдали за игрой стоя. Сегодня вечер был отличный, и хотя играли не приезжие футболисты, а местные — кузнечный цех с механическим, — народу набралось довольно много.
Юрка Белозеров, стоя на бугорке, обшаривал глазами болельщиков. Он хотел увидеть своих школьных приятелей, которые до сих пор были ему как-то ближе заводских ребят. Заводские ровесники относились к Юрке покровительственно, а он этого не любил. Другое дело — прежние друзья. С ними он сам мог говорить со снисходительным вниманием человека, который довольно пожил и всячины повидал на свете.
Вдруг кто-то положил Юрке на плечо тяжелую руку. Он живо обернулся, думая увидеть кого-нибудь из сверстников, но перед ним стоял Пономарев. Юрка досадливо дернулся и сбросил его руку со своего плеча.
— Давай сядем, — сказал Пономарев, не обидевшись на Юрку. — Сейчас начнется.
— Что вам, сесть больше негде? — хмуро спросил Юрка.
— Я себе место завсегда найду, — сказал Пономарев. — А только я тебе сказать хотел кое-что.
Он сел на бугорке, подогнув коленки и обхватив их руками.
— Ну? — подстегнул Юрка непрошеного собеседника, нехотя садясь рядом с ним.
— Ты вот за начальника цеха всегда горой стоишь, спорить готов аж до поту, — с тайной ехидцей заговорил Пономарев.
— И стою, — подтвердил Юрка. — Я не за начальника, а за хорошего человека стою. И не люблю, когда люди кого-нибудь зря оплевывают.