Ходят-водят хороводы
Критики вокруг поэта:
Ах, какое было сердце!
Ах, какое было горло!
Ах, как трогался руками
И за то он, и за это,
Мы бы чаще мыли руки,
Он бы дольше жег глаголом!
Нет глагола у поэта —
Отобрали для потомков,
И местоимений нету,
И наречий, и союзов,
И гипербол, и метафор
Наш поэт лишен жестоко —
Раз хотел стоять в музее,
Значит, расплевался с музой.
Лишь безлунными ночами
По музею бродит призрак —
Сумасшедший и печальный,
Неприкаянный и голый,
Бродит призрак и бормочет,
Отражен в стеклянных призмах:
«У поэта что-то с сердцем,
У поэта что-то с горлом…»
Баллада о Киплинге
Пас — это пас, а вист — это вист, и вместе им не бывать,
А я — обалденный постмодернист и Киплинга взял в кровать,
Я возбужден, как юнец весной, и свеж, как яичный желток,
А Запад — он, братцы, не хрящик свиной, и не бешбармак — Восток.
Увидел бур, и прицелился бур, и все, кранты буровой,
А я это дело видал в гробу, я — дворянин столбовой,
И в нашем дворе такие столбы, что хуже занозы в заду,
А ты, Томплинсон, не пугайся трубы, а то поймаешь звезду.
Баллада что, баллада — пустяк, сложу и швырну под стол,
А Киплинг — он у меня в гостях, и мы с ним хряпнем по сто,
За верный наган, за скверный Афган, за настоящих мужчин,
За буйвола, чьи могучи рога, за вой Акелы в ночи,
За двух пацанов, чей слог не хренов, за леди, которых мы
Любили, как сорок тысяч слонов, среди мировой кутерьмы,
За беспокойных Марфы сынов, за воду в палящий зной,
За добрый табак и хмельное вино, за жизнь с прикрытой спиной.
И снова по сто, и еще разок, и чокнемся через года,
Да, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и им не сойтись никогда,
Но двум поэтам плевать на рок, на срок и на пару веков,
Поскольку нету таких дорог, чтоб встать на вечный прикол,
И ни гугу, и ни капли в рот, ни слова в ухо времен —
А на висках дрожит серебро, и тяжек шелк у знамен,
Звезда в тылу, и звезда впереди, и звездный отблеск вверху…
Налей-ка нам, братец Ганга-дин, пора смочить требуху!
О, рай — это рай, и ад — это ад, но арфа вилам сродни,
Когда ни вперед, ни вбок, ни назад, и кем-то исчислены дни,
А вечность — миф, и не бросят роз на гроб из пахучей сосны,
И только память весенних гроз, когда ни грозы, ни весны.
Но что есть запрет, и что есть судьба, и что есть от рая ключи,
Коль выпал час плясать на гробах и рыжих собак мочить,
И туже затягивать ремешок, и петь, как поет листва —
Давай, дружище, на посошок, нам завтра рано вставать!
Нулевая баллада
Д. Быкову
Да ладно, говорю я вам, презрение к моим словам, сомнение в моих правах и прочие занудства — они пути не сократят, обманут, как слепых кутят, а значит, всех вас запретят и не дадут вернуться. Да ну, мне отвечают, бред, тебе, приятель, веры нет, ты стар и сед, ты — глупый дед, а мы — гонцы рассвета, и значит, ты, дружок, молчи, мусоль беззубо калачи, грей тощий тухес на печи, к тебе доверья нету.
Да ладно, вам я говорю, я старый по календарю, а так с плевка зажгу зарю и разражусь потопом, тогда как вам, мои друзья, и свистнуть в простоте нельзя, и непроторена стезя — куда вам, плоскостопым? Да ну, они мне говорят, ты тонешь, дядя, как «Варяг», не дотянув до января, до снежного причала, тебе — прокуренный подвал, а нам — в ночи девятый вал, у нас — кудрява голова, короче, чья б мычала.
Да ладно, говорю вам я, не то чтоб мы — одна семья, но визг сопливого хамья давно мне не любезен, и если вежлив до сих пор, то под полой держу топор — он и увесист, и остер, и вообще полезен. Да ну, мне говорят они, смотри, козел, не обмани, спаси топор и сохрани, он скоро пригодится — мы выпьем и еще нальем, и топоришко отберем, и вставим деду острием в тугую ягодицу.
Да ладно, а в ответ — да ну, и не вмените нам в вину сей диалог, как страсть к вину, как социальность позы, поскольку вечность коротка, а жизнь уходит с молотка, и если нынче брань сладка, то завтра будет поздно; какие б ни были понты, а мы давным-давно «на ты», и если утром все скоты, то к вечеру — химеры, и каждый, свеж он иль устал, взбирается на пьедестал, где злато славы — как с куста, приятели-гомеры!
И снова, как последний лох, ты затеваешь диалог…