Баллада о короткой дистанции
А. Галичу
Извините, Александр Аркадьевич,
Что цитирую Вас слишком избыточно —
Из «Матросской», из «Поэмы…», из «Кадеша»,
Из изгнания, из водки, из пыточной,
Из прокуренного насквозь квартирника,
Из искрящего в ночи электричества…
Не закрыть на перерыв этот тир никак —
Ни на вечность, ни на день, ни на три часа.
Снежной вьюгою рубах — финиш-ленточка,
Пляшет на гробах судьба-малолеточка.
Сидит ворон на дубу,
Дует ворон во трубу —
Ой, не пыжься, черный ворон,
Не испытывай судьбу!
Над моею головой —
Белый шум да черный вой,
Я и сам не понимаю:
Кто здесь мертвый, кто живой?
Вы простите меня, Галич, постылого,
Вы поймите — я ведь к вам за случайностью,
За хрустящим февралем, за настырностью,
За улыбкой, за бедой, за отчаяньем,
За расстроенной до всхлипа гитарою,
За растерзанной до слез интонацией…
Слишком быстро мы становимся старыми,
Слишком часто облака ваши снятся нам.
Ах, Лепажевы стволы! — клювом щелкали…
Примеряйте кандалы, братцы-щеголи!
Сидит ворон на сосне,
Хрипло каркает во сне,
Ты не каркай, черный ворон,
От натуги не красней,
Для тебя, для воронья,
Есть икорка и коньяк,
Для меня, для рифмоплета —
Полграфинчика вранья.
Что мне делать, Александр Аркадьевич,
Если время вхолостую заверчено,
Если тайна — есть ли жизнь за МКАДами?
Если страшно — доживем ли до вечера?
Если пишешь, как с обрыва — да в облако,
Если смех дрожит салфеточным знаменем…
Вы ведь помните? Спеленутых — волоком.
Вы ведь знаете? Конечно же, знаете.
Кто нас ждет за роковой, за последнею?
Лучше б, если не конвой. Сам проследую.
Сидит ворон на трубе
Строго между А и Б,
Хошь не хошь, а выбрать надо,
Что обломится тебе.
Мак слетает с калачей,
Пляшет свора палачей,
И луна глядит в окошко:
«Чей ты, братец?»
Я — ничей.
Баллада струны
Посв. Д. К.
…а над струной, как над страной,
Распятой на кресте.
И вновь распахнуто окно —
Сквозит, и не спастись.
Который век в слепой Москве
Баюкают гостей
В железной колыбели лет,
В мозолистой горсти.
Обсело крыши воронье —
Толпою к небесам
Прорвались черные гонцы,
Неся благую весть:
Тебя, меня, его, ее
Берут в Эдемский сад.
Готовьтесь отдавать концы —
Сегодня, каждый, здесь.
Ах, хрупок лед, и переплет
Саднит на холода,
Друзья приходят по ночам —
Без тел и без звонка,
И то, что замок укреплен,
Что пушки в три ряда,
Неинтересно никому —
Привет, как жизнь, пока.
А над струной, как за стеной,
За крепкою стеной,
А над струной, как на ветру,
Не пахнущем людьми,
И вновь ковчег выводит Ной
По хлябям в мир иной,
Где вечен строй шести бойцов:
Ми, си, соль, ре, ля, ми.
Хайямки
Величию души твоей,
Гиясаддин Абу-л-Фатх Омар Хайям ан-Нишапури
Прости, красавица, и не вини поэта,
Что он любовь твою подробно описал!
Пусть то, о чем писал, не испытал он сам —
Поверь, он мысленно присутствовал при этом!
Вы считаете, рок безнадежно суров?
Но ведь нет ничего ни в одном из миров,
что избегло бы участи мяса парного:
стать жарким в полыханьи вселенских костров!
Раздавалась во мраке судьбы похвальба:
«Ради шутки на трон вознесла я раба,
а в придачу к венцу наградила проказой!» —
и смеются над шуткой скелеты в гробах…