В три десять на Юму…
Красное и белое
(1980—2002)
Небо становится ближе,
Осень кутит, как всегда,
Листья летят над притихшим Парижем,
Листья летят, господа.
Красные, белые, — карты
В клочья. Игра не моя.
Красный закат над Монмартром,
Белые ночи над Летним стоят.
Красные, белые, — тонет
Прошлое. Спать не могу.
Красный фонарь над парижским притоном,
Белые сани на невском снегу.
Красные, белые, — в вере
Первый не я. Я — второй.
Выстрел смертельно беззвучен в отеле.
Белый поручик и красная кровь.
Осколки памяти
(после премьеры спектакля «Трудно быть богом»; конец 80-х)
«Быть иль не быть?» — конечно, сильно,
Мудрец был Гамлет.
За что его и выносили
Вперед ногами.
Стою за планками столетий,
Как за забором,
Раздел шестой, параграф третий,
Пора быть богом.
Будуаров немытых дам
Проза.
Мне отмщенье и аз воздам —
Поздно.
Еретический апокриф
I
Очень многие хотели б
Родиться позже,
Очень многие хотели б
Родиться раньше,
Но немногие хотели б
Не рождаться вовсе,
А немногие — ведь это
До смешного мало…
Очень многие хотели б —
За что, о Боже?!
Очень многие хотели б —
За что, я спрашиваю?!
Если сыты твои волки
И целы овцы,
Лишь для этого тебя
Родила твоя мама?!
Девять месяцев плод
Непорочно зачатого
Носила под сердцем
Божья лань,
Ну а если б она
Дожила до распятия,
А до воскресения
Не дожила?
II
Аве Мария!
Сколько крестов и костров воздвигалось во имя?
Между двоими, чужих нарекая своими,
Сына печать и на мать наложилась незримо —
Аве Мария!
Девочка из Назарета причислена к лику,
Трудно всеобщей заступнице в сонме великих,
Равно горят мусульманин, еврей и ариец —
Аве Мария!
Шли под удары клинков на ристалищах Рима,
Бились в агонии с криками: «Аве, Мария!»,
Встали с ристалищ, теперь у судьбы в фаворитах —
Аве Мария!
«…дети мои! Никогда никого не корила…»
III
Тринадцать апостолов — один Иуда.
Сто тридцать апостолов — Иуд десяток.
Тыща триста апостолов — Иуд сотня.
Такая статистика —
Как Страшный суд.
В стране с населением
Миллионов в несколько
Обязательно наберется
миллион Иуд.
А я, мальчишечка…
Ой, ходка новая,
А масть бубновая,
А жисть хреновая,
Дешевый фарт!
И с ночи до зари
Шестерки-козыри,
Шестерки-козырки
Крапленых карт!
…А кому маруха,
Кому смерть-старуха,
Кому мать-кутузка,
Прокурорский суд,
А меня, жигана,
Шлепнут из нагана
И вперед ногами
На погост снесут…
Лэ о королеве фей и Томасе-рифмаче
Я встретил королеву фей,
С ней был ученый котофей,
На пышно убранной софе
Красотка возлежала,
И огнь пылающей любви
Пронзил мне душу — се ля ви! —
Как острие кинжала.
Сказала дева: «Славный бард,
Пусть флиртовал ты с сотней баб,
Пусть воровал и нес в ломбард
Преступную добычу,
Но знает королева фей,
Что крепок в Томаса строфе
Талант, как фаллос бычий!»
Я спел: «Владычица моя!
Пускай ты норовом змея,
Душа чернее воронья,
Слова — порока сети,
Душой ты пара сатане,
Но губ бутон и персей снег
Прекрасней всех на свете!»
В ответ она: «Ты пьянь и дрянь,
Клещами рваная ноздря,
В беспутстве жизнь провел не зря —
Но свеж твой юный гений!