Ну и пошло. Пристрастился я к этому делу, как к наркотику. Каждый вечер на несколько часов становился тигром. Был у меня большой соблазн в таком виде на улицу хоть на минуту выскочить — озорство играло — но все же не выскочил. Вдруг кого-нибудь инфаркт хватит, думаю.
Ну, недели через две я немного успокоился, написал, как полагается, заявку на изобретение и отправил в Госкомитет…
— Подождите! Извините, что перебиваю, — эта мысль только сейчас пришла мне в голову, — но тут у вас неувязочка получается. А закон сохранения массы? Вы ведь сколько весите? Килограммов семьдесят… ну, восемьдесят. А тигр — двести.
— До трехсот, — он посмотрел на меня, как на школьника. — И все почему-то забывают, что нет закона сохранения массы, а есть закон сохранения массы-энергии.
Я прикусил язык.
— Так вот, послал я заявку в Госкомитет, и тут-то начались неприятности. На заявку мне не ответили. Я послал вторую. После нее в деканат пришла бумага, в которой администрацию просили прекратить неуместные шутки с моей стороны. С меня сняли стипендию и влепили выговор. Но я не сдавался. Я понял, что словами здесь ничего не докажешь. Надо было продемонстрировать все на деле. И я продемонстрировал. После чего меня выгнали из института «за хулиганство с использованием гипноза». Видели бы вы лица этих «экспертов», когда я у них на глазах превратился в тигра! Как они лезли на деревья, как удирали в разные стороны! А потом все свалили на гипноз, а меня выгнали.
Вот тогда я действительно озверел. Уже собирался предпринять очередную трансформацию и заявиться в таком виде в институт, но потом махнул рукой. Мне вдруг стало все равно. Не хотите — не надо. А я буду жить в свое удовольствие. И не человеком, а тигром — как мне хочется.
И я уехал на Дальний Восток. Вышел на каком-то забытом богом полустанке вроде этого один, без вещей, с одной только коробкой стимулятора. И пошел в тайгу. Для верности шел двое суток, хотел забраться подальше. Потом разделся, закопал одежду, «настроился» и нажал на нужные точки.
Он немного помолчал.
— Вначале было очень трудно. Я попросту не умел охотиться. Не умел выслеживать добычу, бесшумно подкрадываться, часами лежать в засаде — пока всему этому научился, чуть не умер с голоду. Но все же не умер. И научился. И чем дальше, тем легче мне становилось, тем свободнее дышалось в лесу. Лес принял меня, я чувствовал себя здесь своим. У меня появилась настоящая тигриная походка, движения стали мягкими, упругими, я научился зря не тратить силы, а в нужный момент выкладываться в стремительном броске. Это приходило постепенно, само собой. Я открывал все новые возможности своего тела, и мне все больше нравилась моя жизнь.
А потом я встретил ее.
— Кого — ее?
— Кого? Ну, ее. Тигрицу. У тигров нет имен, но для себя я называл ее Грацией. Да, она и была сама грация. Куда мне до нее! Мы были счастливы. Ведь тигры — кто сказал, что у зверей нет разума? — он у них есть! У тигров, по крайней мере. Не смотрите на меня, как на психа. Я знаю, что говорю. Они не глупее нас. Да, они не делают орудий труда и не изменяют природу — но им это и не нужно. Они сами — часть природы. Разумная часть. У них есть свой язык — очень простой, я выучил его за месяц. Но мы с ней им почти не пользовались — нам он был не нужен. Мы и так понимали друг друга. Да, мы были счастливы. Я никогда не был так счастлив до того и никогда уже не буду после.
Но это длились недолго — всего полгода.
Он вздохнул и снова замолчал.
— В то утро мы охотились порознь. Я как раз подбирался к косуле, когда услышал выстрел. И сразу почувствовал — что-то случилось с Грацией. Не знаю как, но почувствовал. И бросился на звук. Я несся, не разбирая дороги, но опоздал. Видел, как по проселку проехала машина, и заметил за стеклом лицо человека. Сытое, самодовольное. Оно до сих пор у меня перед глазами.
Мой собеседник порылся в карманах, достал листок бумаги и молча протянул его мне. Я посмотрел на листок. Обрюзгшее лицо человека лет пятидесяти, с глубоко посаженными маленькими глазками и обвислыми «бульдожьими» щеками. Весь рисунок был истыкан ножом. Я представил себе, как незнакомец, привесив картинку к стене, остервенело и метко бросал в нее большой охотничий нож, и каждый раз лезвие с тупым звуком глубоко вонзалось в стену.