— И то и другое. Так вот, кончил я ему прямо в рот. Он глотнул. А затем привстает и нежно так меня обнимает, словно стальные тиски. И шепчет на ушко — «милый, а ты хотел бы заработать?»
— Двадцать копеек? — острю я.
— Да нет, долларов двадцать пять...
— Долларов? — от удивления я чуть не плюхнулся в дырочку унитаза.
— Угу.
— И что же мне делать? Кого-то... Или кто-то меня... ?
— Да ну что ты... Ты не постеснялся бы, чтоб я сфотографировал бы твой член?
А что мне стесняться? Родителей тут нет. Да и вообще их, увы, больше нет. Знакомых? Вы — и так все знаете. А остальные — сами знаете, где. Те, что с Тагира... И я согласился. Мамочка моя, что у него за квартира! Наша с тобой, Игорь — что хижина бедняка перед дворцом. Ковры, хрусталь, вазы... И в каждой комнате — по телевизору и видику. А в маленькой комнатке — видиков пять! А он так небрежно мне говорит: «А это для перезаписи кассет».
А потом мы пошли в зал, и он сел вызванивать своего друга-фотографа. Потому что сам, видите ли, плохо умеет снимать, а фото желает получше. Приехал фотограф — симпатичный такой парнишка, лет под девятнадцать, не больше. Длинноволосый.
Раздели меня, а затем нацепили на меня рваные джинсовые шорты, из бахромы которых мой член, как банан с пальмы, свисал, ковбойские сапоги и ковбойскую шляпу.
У них там в шкафу полно разной экзотической одежды. Но им показалось, что иммидж ковбоя будет самый прикольный.
Поразвесили по комнате и включили лампы, а затем... Сперва я просто стал, томно положив руку на пояс и слегка повернув голову в сторону. Щелкнули. А затем им захотелось, чтобы у меня встал. Ну, а я им и говорю: «Помогите...» Они переглянулись, и затем парнишка-фотограф присел у моих ног. Он нежно обхватил губами мой дремлющий член и принялся втягивать его в себя и перекатывать языком. И представляете — он у меня поднялся без всяких подталкиваний!
И тогда меня засняли с гордо торчащим хозяйством. Все двадцать пять сантиметров! А затем я расстегивал и понемногу снимал с себя шорты, возбуждаясь все больше и больше, но и возбуждая при этом фотографа и хозяина. Пригласивший меня давно сбросил бы с себя все, но почему-то стеснялся, и только водил рукой по выпирающему сквозь брючную ткань члену. А фотограф, чтоб спокойнее двигаться, выпустил наружу свой член, и тот упруго качался из стороны в сторону при каждом его движении. А я сбросил уже шорты, и теперь сидел на музыкальном стульчике, закинув по-американски ноги на пианино и нажимая каблуком сапога на клавишу «до». А затем стоял раком, опершись на пианино и раздвигая руками ягодицы, валялся на тахте, то томно изогнувшись и оттопырив попку, то выставив гордый свой столб.
И меня снимали во всех этих позах. А затем у них кончилась пленка, и я вознадеялся было, что хозяин квартиры сейчас возьмет у меня, как тогда, в туалете, но он лишь велел фотографу назавтра принести снимки и пленку и выпроводил парнишку долой. И только потом вернулся ко мне и, обняв за плечи, пояснил:
— «Не хочу, чтоб кто-то из наших узнал о моих увлечениях. А то ведь могут еще не так понять. И Большие Ребята могли б огорчиться. Очень огорчиться, если ты понимаешь, что я имею в виду...»
Но затем он компенсировал за все лихвой, сняв своими губами и попкой все напряжение, скопившееся во мне. А затем, уже перед самым уходом, спросил:
— А ты ничего, если я потом покажу фотографии шефу? Если понравишься ему — он заплатит куда больше. Правда, и сниматься предложит не одному. Если ты понимаешь, на что я намекаю.
— А я что, против партнеров?
— Значит, заметано?
— Вот так все и вышло. Так что теперь буду ждать от него звонка. На постоянную работу.
— Э, ты что, ему телефон мой дал?! — вскипел Командор.
— А что тут такого?..
— Голову оторву, — мрачно заявил Игорек, — По самые яйца...
2
Предчувствие Командора не обмануло. Но поняли мы это далеко не сразу. А сперва был звоноке, и Наурузу сказали, что он, если станет сниматься на видео — станет звездой номер один. И Науруз согласился.
А вскоре, принеся первую тысячу долларов (!), и нас принялся вербовать. Но мы, не рискуя влезть по уши в какую-нибудь авантюру, решили сперва посмотреть, что там, как и к чему. И тогда, с разрешения хозяев видеостудии, Нау притащил нас на съемочную площадку, сооруженную на сцене какого-то небольшого театрика, а сам убежал за кулисы переодеваться, вернее, раздеваться и делать прическу.
А над сценой тем временем сдвигался импровизированный марлевый занавес. Осветители опускали лампы, настраивая их на центр сцены. Три оператора вертелись возле своих камер. И откуда-то из-под потолка доносился из динамиков голос режиссера.
— А теперь приготовились. Камера 1. Работа. Разгон. Запись. Компьютер — пошли титры... Занавес пошел!
Из-за кулис появилась стайка обнаженных ребятишек, держащихся за руки.
— Стоп! Всем стоп! Я сказал «Занавес пошел» а не «Актеры на выход»! Снимаем еще раз. Перемотали на начало кассету, эскепнули программу! Ребята за кулисы, и чтоб без моей команды ни шагу! Приготовиться. Разгон. Запись. Компьютер — титры. Занавес пошел! Идет... идет... идет... Занавес — стоп. Компьютер — стоп. Занавес закрыть. Теперь вновь открыть. До упора. Актеры на выход!..
И стайка подростков ринулась на сцену. Они были прекрасны в своей юности и разнообразии. Семь ребятишек — и ни одного, похожего на остальных! Каждый — неповторимо, по-особенному красив. Двое длинноволосых — с каштановыми и черными волосами, причем у черноволосого — шляпа. Светленький с короткой стрижкой и шикарной широкой цепочкой на шее и светленький с челкой на самые глаза, наш Науруз с приклеенной гримером родинкой у левого уголка рта и широкоскулый подросток со смеющимися глазами. Эти шестеро выбежали из-за кулис, обежали сцену по кругу, держась за руки, а затем выстроились в стройную шеренгу. И тогда седьмой — совсем еще мальчишка с крашеной до желтизны зачесаной назад челкой-чубиком, выделявшейся на каштановой короткой стрижке и в черных плавочках, выбежал вперед и, лихо присев на правое колено, театральным жестом развел руки. И представление началось.
Самый шикарный член был, конечно же, у Науруза, а самая прекрасная фигурка — у парнишки в плавках. Они-то и были две звезды фильма-спектакля. Шестеро стоящих начали попарно целоваться, лаская друг друга, а паренёк в плавках, потыкавшись между ними, расстегнул «молнию»(!) на своих чудо-плавках и, выпустив на свободу свой член, головку которого полностью прикрывала шкурка, принялся размеренно дрочить его, совершая при этом такие телодвижения, что не возбудиться было бы попросту невозможно. Он изгибался всей фигурой, поводил туда-сюда ягодицами, голова закинулась чуть назад, а язык нежно облизывал полные пухлые чувственные губки.
Затем ребята стали кругом вокруг малыша, поочередно лаская то его, то друг друга... А затем, вновь распавшись на пары, продолжили ласки, обнимаясь и дроча друг другу еще не воспрявшие члены.
Порою это была просто чувственная импровизация, а порой — из-под потолка доносился голос режиссера, дающего команды-поправки. Обращался он к ребятам не по их именам, а по сценическим псевдонимам, и мы так и не смогли разобраться, кто же из них Чарльз, а кто Стив, кто Кларк, а кто Джонни (эх, услышал бы это обращение наш ракопаук — вот переполоху-то на сцене было б!), кто Рой, а кто Тим или Пауль. К режиссеру же обращались — Роман, но не знаю, не было ли и это имя сценическим.
А длинноволосые уже сосали друг у друга. Сперва старался каштановый, он обхватывал губами головку зажатого в кулаке члена парнишки в шляпе, а затем, разжав кулак, втянул в рот член по самые яйца. Втянул и вновь отпустил, и вновь втянул, и вновь отпустил. Но это, увы, не очень-то помогало. Член наотрез отказывался вставать. И тогда парень в шляпе опустился на колени перед своим другом и обхватил губами его член. У этого длинноволосого проблем с эрекцией явно не возникало — и член его вскоре набух и торчал, услаждая взоры окружающих и ротик напарника. Правда, шляпа сосущего щекотала живот, и тогда юноша с каштановыми локонами снял шляпу с друга и напялил ее на себя. И ласки продолжились под сладкие стоны возбуждения.