Потянувшись следом за подругами, я старалась держаться в стороне от класса. Времена, когда я была частью этого целого, прошли, теперь я была чужеродным объектом и всем своим нутром ощущала нашу непохожесть. Я уже не та девчонка, которая могла болтать без умолку о всякой ерунде, теперь мои слова имели ценность, и я не стремилась разбрасываться ими направо и налево. Быть может, я попросту очерствела, стала слишком нелюдимой, или же вовсе закрылась в себе? Но и тогда у меня было далеко не всё идеально, и круг моего общения начинался и заканчивался школьными подругами.
Мы расселись по своим местам довольно быстро, но, несмотря на то, что урок давно начался, в классе по-прежнему не утихали разговоры. Когда мы, наконец, достали свои тетрадки и пеналы, подготовившись тем самым к уроку, всё немного стихло, но я ещё слышала, как один из моих одноклассников рассказывает шутку другим, а остальные его поддерживают одобрительными смешками. Стоит сказать, в этот раз я не подскочила от очередного гневного «Тихо», слетевшего с уст учительницы. Но, кажется, чтобы нас угомонить, требовалось что-то посильнее…
К теме урока я не прислушивалась – было не до того. Я всё старалась понять что ощущаю, но не чувствовала ничего особенного – лишь то, что и обычно, и это удивляло меня больше всего.
Когда вступительная часть, суть которой я не уловила, была закончена, началась «жатва». Вернее, нас одного за другим вызывали к доске, и мы стоически зачитывали по памяти стихотворение, в надежде его не забыть. На самом деле, это было далеко не лёгкое дело, ведь помимо того, чтобы сохранить в памяти текст, необходимо было думать ещё и о том, как унять разбушевавшееся волнение. У меня, например, всегда была боязнь выступлений, но никто, конечно же, не хотел с этим считаться, а потому приходилось бороться с собой и, в крайнем случае, буравить взглядом дальнюю стену класса или окно. Ещё одна проблема была в том, что я находилась в списке совсем близко к началу: буква «Д» в фамилии обеспечила мне путь на расстрел в первых рядах. Одно время я даже серьёзно задумывалась о смене фамилии, но учителя всё же иногда, в качество исключений, спрашивали и с конца списка. Быть может, именно это меня и останавливало…
В этот раз дело шло довольно скоро: мои одноклассники рассказывали стихи и быстро садились на место, за ними шли следующие и процесс повторялся. Некоторые не выучили, а потому, схлопотав двойку, даже не поднимались со своего места. Наверное, именно поэтому очередь так быстро дошла до меня. Будь я собой прежней, наверное бы безумно волновалась. Я вообще не любила, когда всё шло не так, как я рассчитывала – предпочитала определённость во всём, продумывала все варианты и тогда хоть частично, но была готова. А теперь всё вышло из-под контроля. Но и я была уже не той. Уж, будучи тридцатилетней женщиной, я, наверное, справлюсь с каким-то стишком! После окончания школы я успела повыступать и перед большими аудиториями. Не скажу, что от этого мне стало легче, но я хотя бы перестала относиться к этому столь серьёзно.
Аккуратно поднявшись со своего места, я уверенным шагом направилась к доске, и, развернувшись лицом к одноклассникам – обвела каждого пристальным взглядом.
- Начинай, пожалуйста, - дала добро Анна Павловна, поставив точку в журнале напротив моей фамилии.
В этот раз я рассказала стих без запинки. Строки послания Татьяны Онегину срывались с моих уст подобно музыке. А ведь когда-то, рассказывая его перед всем классом, и в особенности, адресуя его конкретному человеку, о чём он, конечно же, не знал, я сбилась. Точнее, вдруг забыла строки, которые ещё прошлым вечером отскакивали у меня от зубов. Как сейчас, я помню, как бродила по квартире из комнаты в комнату, декламируя эти стихи, ощущая, что и я и Татьяна – чувствуем одно и то же! Меня переполняла любовь! К Евгению, к НЕМУ – не важно! Важно было то, что моё сердце отозвалось на слова великого автора. Подумать только, этот отрывок я пронесла в своём сердце, и не забыла даже через много лет. Я прочувствовала душой каждую строку и с трудом удержала слёзы, закончив повествование. Теперь я была уже не та влюблённая, и по совместительству наивная девушка, мои щёки не пылали краской стыда, а сердце не замирало от неясного трепета. Я не смущалась и рассказала весь стих, неотрывно глядя в глаза моей сильной, самой первой любви. Пусть это будет подарком мне из прошлого – маленькой девушке, искренне верящей в любовь.