Выбрать главу

    - Вот, видишь? - встрепенулся он. - Куда мне с ней к Богу, разве что в загс.

    - Прошу вас не беспокоить моего мужа, - вдруг очнувшись от дремоты, сказало милое существо.

    - И больше не напоминай мне о прошлом, - в сердцах добавил Григорий.

    - Ну и влип ты, Григорий, - разозлился я. - Как говорил мой дядюшка, теперь ты точно умрешь в неведении, как последний пес под забором.

    И я презрительно удалился. Григорий молча наблюдал, как я спускался по лестнице, зная, что видит меня в последний раз.

    Когда я, совершенно расстроенный, вернулся домой, то застал Джи погруженным в изучение “Философии свободы”. Заметив меня, он оторвался от книги и спросил:

    - Ну что? Так и не уговорил своего приятеля встретиться со мной?

    - Я опоздал. Он успел жениться.

    - Нет, - ответил Джи, - ты пришел вовремя, а вот он опоздал.

    Я немного помолчал, а потом спросил:

    - Я думаю-думаю и все не могу понять, с какого конца мне приступить к внутреннему развитию.

    - Начни с изучения себя, - ответил он, осматривая меня, словно видел в первый раз.

    - Мне кажется, что я уже вдоль и поперек изучил себя, - возразил я.

    Джи налил себе зеленого китайского чаю, посмотрев на меня как на бестолкового человека, и произнес:

    - И кто же ты такой? Расскажи мне, пожалуйста, давно хотелось тебя послушать.

    - Человек, - не совсем уверенно отвечал я.

    - До звания человека надо еще дорасти.

    Я почему-то покраснел.

    - Человек, по крайней мере, знает культуру своей родины, а ты гордишься тем, что даже Пушкин тебе не по душе.

    - При чем тут поэзия? - воскликнул я. - Что толку мне от этого Пушкина? Ведь с его помощью я никогда не достигну Просветления.

    - Просветления, может быть, и не достигнешь, но хотя бы на человека будешь похож, - заметил он. - А так - ну кто ты? - жалкое подобие нетленной души.

    Я от огорчения вышел из комнаты, прихватив томик Пушкина, и, сев на диван в своей комнате, стал перелистывать лощеные страницы. Может быть, я был невнимателен и не заметил в Пушкине чего-то очень важного и необходимого для своего развития? Но, тщательно пролистав всю книгу, я не обнаружил в ней ничего такого, что давало бы право получить звание человека. “Либо Джи мне не то говорит, - подумал я, - либо я совсем выжил из ума”. И мне так стало жаль, попусту проведенного времени своей жизни, что я чуть не расплакался. Но затем, вспомнив, что Григорий попал в еще более безнадежное положение, вовсе отказавшись от поисков Духа, я приободрился и, вернувшись к Джи, сказал:

    - Если вы не возражаете, то мы сегодня навестим еще одного моего приятеля - художника Иона. Он, к счастью, не настолько провалился в мирское болото, чтобы позабыть о самой важной цели - стремлении к Богу.

    Я знал Иона давно. Много лет он пытался найти свое небесное “Я”, изучая древние книги о Пути и выплескивая найденные в них откровения в необычайно странные картины.

    Джи согласился, а Фея осталась дома - она нуждалась в  отдыхе от долгого общения. Я привел Джи к Иону на окраину города, когда солнце уже закатилось за оранжевый горизонт. Жилище моего друга затерялось среди невзрачных закоулков, где днем бродили куры и надутые индюки, а ночью раздавался лай собак. В небольшом уютном дворике темнел сруб колодца с журавлем и росло несколько лоз вьющегося черного винограда.

    Мы поднялись по винтовой лестнице к его логову, и я постучал условленным стуком. Послышался скрип половиц, и осторожный голос спросил: “Кто это?”

    Я так же тихо ответил: “Свои”, - и тогда в открывшуюся щель высунулся недоверчивый нос Иона. Убедившись, что все в порядке, он открыл дверь и исчез в глубине темного коридора. Мы шли за ним на ощупь, пока он не открыл дверь в ярко освещенную гостиную. Его усталые глаза недоверчиво вглядывались в мир, словно в непроходимую чащу леса. Белая рубашка мешковато свисала с плеч, а полотняные брюки были испачканы краской.

    - Ты напоминаешь мне звездного мечтателя, посаженного в банку из-под маринованных огурцов, - усмехнулся я.

    - А ты поживи с мое.

    - Садитесь за стол, - захлопотала его миловидная, несмотря на полноту, жена.

    Она разлила из графина красное вино.

    - Я пью за охотников за Просветлением, - произнес я.

    - За достижение внутренней свободы, - добавил Джи.

    - Поднимаю бокал за нашу счастливую жизнь, - пропела жена.

    - Да от такой жизни можно только одуреть, - ответил Ион и медленно осушил свой бокал.

    - Хватит жаловаться чужим людям, - заметила она, нервно покручивая кольцо на руке. - Если бы не дочь, давно бы ушла от тебя.

    - Принеси лучше из погреба вина и закуски, - повелительно произнес Ион. - Эти люди только тебе чужие, а мне - близкие.

    Подождав, пока она скроется за дверью, я заметил:

    - Постарел ты, брат, и книги тебе не помогают.

    - Я только и мечтаю, что уединиться где-либо в скиту и целыми днями созерцать бесконечную красоту Абсолюта, - произнес печально он.

    - Так кто же тебе мешает?

    - Дочь надо растить, да семью содержать.

    - Твоя жизнь напоминает собачий хвост, - заметил Джи.

    - Это уж точно, сколько ее ни выпрямляю к небу, она опять заворачивает к земле, - глаза Иона наполнились грустью.

    - Не мог бы ты показать нам свои картины? - спросил Джи.

    - Здесь нет моих работ, я расписываю христианские храмы, а вот свое жилище могу показать.

    Джи осмотрел три небольшие чистые комнаты, а также чердак, напоминающий мастерскую, и произнес:

    - Да у тебя тут славно.

    - На чердаке я скрываюсь от жены, изучая древние книги о Просветлении. Если бы она не ставила палки в колеса духовной жизни, я бы давно достиг Нирваны.

    - Дорогие гости, - раздался мелодичный голосок, - стол накрыт, садитесь, пока не остыло.

    Играла тихая мелодия аргентинского танго, было сытно и приятно - все это напоминало сон, от которого не хотелось просыпаться. Я понял, что Иону никогда не выбраться из семейного болота. В атмосфере его дома не осталось ничего, что говорило бы о внутреннем поиске.

    На улице уже успело стемнеть, и Джи вышел на балкон отдохнуть от проблем чужого родового древа, а я увязался за ним. Над нами сверкали звезды, рассыпанные по темному бархату необъятного неба. Млечный Путь искрился ярким серебром, пролегая через весь небосклон. Глядя на полный диск луны, Джи неожиданно произнес:

    - Ты когда-нибудь задавал себе вопрос о том, кто ты?

    - Задавал, но ответ был удручающим: к сожалению, я воспринимаю себя как тело.

    - Ты являешься чем-то гораздо большим, чем эта бренная плоть. Может быть, бесконечная россыпь звезд является твоим отражением.

    - Хотел бы поверить в это, но не могу, - грустно усмехнулся я.

    - Ты спишь и видишь один из своих бесконечных снов.

    - Так кто же я?

    - Ты вечный Дух, облеченный в плоть.

    - Но почему я этого не ощущаю?

    - Твои чувства похожи на камень, - улыбнулся он.

    Такое сравнение больно задело меня. Мы вернулись в комнату и, быстро распрощавшись с художником и его симпатичной женой, вышли на темную улочку. Осторожно обходя глубокие лужи, я с сожалением отметил, что среди моих друзей не осталось ловцов ускользающего отражения Бога. Мне было жаль, что они упустили золотой шанс - их воля к свободе угасла в перипетиях жизни, не дотянув их до удачи.

    - На Пути к Неизвестному остаются только самые отчаянные, - произнес грустно Джи.

    - Среди моих знакомых остались лишь импозантные любители эзотеризма, - сказал недовольно я.