Лежавший на кровати Кардинали наблюдал за ней, и сейчас в его лице не было ни капли доброты. Он смотрел на Стеллу так, будто перед ним был равный по силе противник, а не нервная и неопытная девица из клуба, не мягкосердечная и слабая девчонка, какой ее всегда считали родители.
– Меня зовут Карлотта, – сказала Стелла. – Я говорила тебе это в клубе.
– А, ну тогда тебе придется извинить меня за плохую память. Наверное, кто‑то подмешал мне что‑то в выпивку. – Данте поерзал, словно устраиваясь поудобнее, и это движение привлекло внимание Стеллы к его красивому, мускулистому телу. – Ты что, собираешься всю ночь стоять тут и болтать со мной? Или ты все же хладнокровно пристрелишь меня? Если первое, то я посплю. Надеюсь, ты не станешь возражать. Все эти развлечения ужасно утомляют. – Он снова поерзал, и Стелла уловила теплый и экзотичный, с нотками сандала, аромат его одеколона.
– Неужели тебе безразлично, что я буду делать? – спросила она.
– Раз ты не собираешься убивать меня, то не особенно.
У Стеллы зачесался палец, лежавший на спусковом крючке.
– Но ведь ты не знаешь, что я выберу.
– Дорогая, я же уже сказал тебе: если бы ты действительно хотела убить меня, ты бы давно это сделала.
«А ведь он прав. Давно бы убила».
Только вот не убила. Потому, что она не может стрелять в безоружного. И потому, что он должен узнать, ради чего ему придется умереть, иначе месть теряет смысл. А она вместо этого лжет напропалую и выдает себя за совершенно другого человека.
«А ведь я не хочу его убивать».
Стелла содрогнулась. Она должна убить его. Она по собственной воле взвалила на себя эту задачу много месяцев назад. Ради отца и ради памяти брата. Ради чести Монтефиори.
Око за око. Кровь за кровь.
Один из сыновей Луки Кардинали должен умереть, а так как до старшего, Энцо, ей не добраться, остается Данте.
Только вот…
В полумраке комнаты его глаза казались бездонными темными озерами, и эти глаза заглядывали прямо в душу.
– Опусти пистолет, солнышко, – тихо сказал он. – Не имеет значения, что я сделал, главное, что ничто не стоит страшного пятна на твоей совести.
Нет, ей нельзя опускать пистолет. Она должна помнить обо всем, что отец рассказывал ей о крови, чести и мести. Она должна быть сильной и, что важнее, непоколебимой. Нельзя допускать, чтобы эмоции ослабили ее.
И все же… ее рука дрожала, и Стелла не понимала, почему вдруг он стал беспокоиться о ее совести. Ведь ей абсолютно все равно, что будет после того, как она исполнит свою миссию.
– Моя совесть тебя не касается. – Стелла попыталась произнести это жестко и уверенно.
– Если ты все же намерена рискнуть и убить меня, тогда касается. – Он впился в нее взглядом. В его глазах не было страха. – Поверь мне, я не стою того, чтобы ты губила свою душу.
Любопытно. Он произнес это так, будто ее душа действительно чего‑то стоит.
Стелла обнаружила, что ее рука опускается. Однако Данте не смотрел на пистолет, его взгляд был прикован к ней. Она вдруг ощутила тяжесть оружия. Сколько она ни силилась, ей так и не удалось понять, почему не нажала на спусковой крючок, когда у нее была возможность. Теперь у нее этой возможности не было.
«Ты потерпела неудачу».
Ее охватил стыд. Как у него это получилось? Как он смог сломить ее оборону? И почему она позволила ему?
После смерти Маттео она всячески избавлялась от всех эмоций, олицетворявших слабость, от тех эмоций, которые презирали ее родители. По идее, в ее сердце не должно было бы остаться места для жалости. Но, оказывается, какая‑то часть ее проявила мягкость.
В Стелле забурлил гнев, горячий и яркий, он победил стыд. Не отдавая себе отчета в своих действиях, она отшвырнула пистолет на тумбочку и, наклонившись над Данте, оперлась руками на подушку по обе стороны от его головы. Его волосы казались иссиня‑черными на фоне белого полотна. Она ощутила его запах и с наслаждением вдохнула его. Внезапно ей захотелось прижаться к нему и согреться теплом его тела.
– В чем дело, котенок? – спросил Данте, глядя ей в глаза. – Настало время показать мне свои коготки?
В его тоне не было ни грамма страха или сомнения. Он видел ее насквозь. И читал ее как открытую книгу.
Гнев Стеллы перерос в ярость. Как ему удалось разглядеть слабость внутри ее? Как он посмел воспользоваться этой слабостью? А она хороша! Почему она допустила такое?
Ее тщательно подготовленный и исполненный во всех деталях план рухнул, причем только потому, что у нее не хватило духу сделать последний шаг.
Этому мерзавцу каким‑то образом удалось подорвать ее решимость.