Смотри. Запоминай.
Джи молча смотрел на Старшего, уже зная, что именно таким тот останется в его памяти.
– Мне пора, – тихо сказал Андриан.
– Ты ещё вернёшься сюда? Я смогу тебя найти?..
Молчание. Едва заметная улыбка.
– Жизнь всего одна, Старший – проговорил Джи, щёлкая серебряной гильотинкой.
– Да, – спокойно согласился Андриан, – и её нужно прожить так, чтобы оглядываться без сожаления.
Он поставил стакан на стол и вышел. С потолка упали два крохотных кусочка штукатурки. Джи задумчиво смотрел, как они тонут в густом пряном напитке. И лишь зажжённая спичка, забытая в пальцах и обжёгшая их, заставила его пошевелиться.
И только когда за Андрианом захлопнулась входная дверь, Джи вспомнил, что так и не поблагодарил Старшего. Ни за письмо с адресом Теслы, ни за шерри, ни за сигары – ни одни из тех, что слал ему названый брат все эти годы...
***
Массивные ходики в углу кабинета отбили полночь – прошёл час. Час с того момента, как Андриан ушёл, не попрощавшись. Он ничего не взял, кроме той случайно прихваченной книги, ничего не уточнял и не спрашивал.
Сидя у окна, Джи смотрел в черноту нью-йоркской ночи, бездумно сминая в руках которую по счёту сигару. Камин погас. Пустая бутылка из-под шерри угрюмо покоилась на столе.
Нет – Андриан всё же попрощался. Это единственное, что он сделал, для чего он вообще приходил.
Может, стоило пойти за ним? Не отговорить – проследить, разузнать... Джи помотал головой, в висках тут же тяжело зашумело. Бред. Старший бы почуял слежку. Его связь с Младшим не была такой атрофированной, как у Джи, и если Андриан почувствовал, что его Младший в городе, то уж «хвост» за собой он бы точно не пропустил.
Андриан... Такой... неизменный, такой нелепо-архаичный в своих закоренелых суевериях. Такой постоянный. Джи никогда не спрашивал, сколько именно лет Старшему. Тот просто словно был всегда и навсегда же должен был остаться.
И вот теперь эта непрерывность обрублена.
Джи поймал себя на мысли, что уже думает о Старшем как о том, кто больше не появится в его жизни. Он досадливо сплюнул и захлопнул окно так, что зазвенели стёкла. Набросил пальто и сбежал по гулким подъездным ступеням на улицу.
Ночь дышала тем особым, пронизывающим холодом, какой приходит в сумерках перед дождём. Холодом близкой непогоды; злым и колючим, обиженным на дневное тепло. Джи быстро шёл вдоль Эббитс-стрит к заливу. Ветер доносил отдалённые запахи сырости, йода и ржавчины.
Улица закончилась, упёршись в парк. Лысоватые деревья перестукивали ветвями. Округлившаяся луна заливала дорожки зыбким светом.
Джи замедлил шаг. В парке было ощутимо теплее – ветер путался в кронах, долетая до земли лишь лёгким отголоском. Под кряжистым дубом нашлась сыроватая от ночной росы скамейка. Ветер бесновался в густых переплетениях ветвей над головой. В ушах шумело – не то от выпитого шерри, не то от голода. Бифштекс был хорош, но куска полусырого мяса недостаточно. Скоро нужно будет найти что-то... кого-то... Андриан бы взял первого попавшегося бездомного и свернул ему шею, а насытившись, бросил бы тело в залив – он никогда не церемонился. Чёткая грань между людьми и «детьми ночи». Чёткая грань – это всегда удобно. Стоит провести её, и всё становится просто и ясно: по ту сторону черты – пища, по эту сторону – ты.
А как решают эту проблему другие?..
Джи поднялся и не спеша пошёл по парковой дорожке. Луна то скрывалась за бегущими тучами, то снова расчерчивала мир чёрно-белыми полосами. Чёткие грани. Чёрное и белое, просто и ясно. Другие... Он никогда не искал их намеренно. Не знал, сколько ещё «детей ночи» живёт на Земле. Он не был одним из них – он просто носил их дар, не обретя с ними связи. Должно быть, «детей ночи» очень мало. До сих пор единственным из них, о ком он точно знал – не считая своего Старшего, Мастера и давно мёртвого Харнхейма – была Ева. «Наша Лилит», как окрестил он её про себя. Прародительница всех «детей ночи». Он прослушал её записи, одну за другой, по сотню раз каждую, и тысячи раз задавался вопросом – что, если бы Ева была человеком? Не возник бы тогда род тех, кому тьма милее, чем свет?
В груди вдруг вспыхнуло холодом. Ведь он не успел рассказать Андриану о Еве... Перед глазами всплыло равнодушно-спокойное лицо Старшего. Бог оказался богиней? Пусть так – ведь это ничего не меняет. Мир не перевернётся. И месть не свершится сама собой.