Парк редел, деревья расступались в стороны перед заливом. Ветер гнул к земле подстриженные кусты шиповника. Склонив голову, Джи упрямо шагал навстречу порывам. Старшему было бы всё равно. В нём, как в небе, могло гореть лишь одно солнце. И пока мысль о мести владела им, другим чаяниям в его сердце дороги быть не могло.
Аллея упёрлась в широкую набережную, ограждённую старым каменным парапетом. Фонари здесь не горели. По масляно-чёрной воде залива бежали «барашки».
Старшему было бы всё равно, но ему, Джи, – нет. Поначалу он принял Адама и Еву за Наблюдателей, но быстро понял, что это не так. И дело было не только в их капсуле, которая совершенно не походила на «саркофаги» №4 и №9. Всё, что говорила Ева – её слова о Боге и «Рае», её сетования на «случайный провал», дезориентация во времени и предположения о нахождении на какой-то иной планете – всё это указывало на ошибку, а не на запланированное перемещение.
Горькая усмешка искривила губы. Выходит, весь род «детей ночи» – ошибка. Плод случайности, которой могло и не быть.
Залитая лунным светом набережная задрожала, будто подёрнувшись зыбким маревом. Джи прислонился к парапету. Противная слабость охватила колени. В последний раз, не считая бифштекса, он ел почти сутки назад.
Так нельзя.
Джи заставил себя двинуться дальше. Ледяной ветер охлаждал горящий лоб, распутывая мысли. Джи распахнул пальто, и волна холодного воздуха обожгла грудь под рубашкой. Беснующиеся волны швыряли в лицо колючие брызги. Ветер доносил далёкие голоса, взрывы смеха и музыку.
Это Нью-Йорк. Город, который не спит даже ночью.
Одинокая фигура отделилась от тёмного фонаря и нетвёрдой походкой зашагала навстречу. Непокрытая голова, расстёгнутый пиджак, мотающийся на ветру шарф – он был так похож на самого Джи, этот праздный ночной гуляка.
Но только лишь внешне.
Он начал что-то говорить, не дойдя нескольких шагов до Джи. И продолжал говорить по инерции, даже когда на его плечо легла тяжёлая ладонь, а окованные латунью пальцы сомкнулись на горле. Он пробормотал ещё несколько слов и затих, осев бесформенной грудой у парапета.
Джи закатал его рукав, привычно выщелкнул лезвие и полоснул по грязному запястью незнакомца. Жидкая кровь вяло заструилась вдоль выступающих синюшных вен. Кислая – как кровь любого пьяницы, с гнилым душком заядлого курильщика. Джи заставил себя проглотить её, вместе с рвущимся наружу комом в горле. Пустой желудок взбунтовался, не желая принимать этот суррогат крови, наполовину разведённый дрянным пойлом, но Джи, игнорируя резь в животе, продолжал насыщаться. Приподняв руку незнакомца, он ловил ртом бегущие капли, не касаясь надреза. В голове привычно проносились образы – неприятный, но терпимый побочный эффект. Джи давно приучил себя игнорировать их. Едва получив дар «детей ночи» от Андриана, он понял, что добываемую из крови жертв информацию нужно просто отбрасывать – иначе рискуешь спалить собственный мозг. Слишком много ненужных и зачастую кошмарных видений. Ни один душевед, ни один священник не знает столько о человеческих тайных пороках, как «дитя ночи»...
Кислые капли вяло стекали по запястью. Когда-то, лет триста назад, Джи верил, что достаточно «попробовать» человека, чтобы узнать всю его подноготную с детства. Но, к сожалению или к счастью, лишь малая часть сокровенного оказалась доступной «детям ночи». Полгода, не больше. Последние полгода – остальное скрывалось непроницаемой пеленой, за которую не удавалось заглянуть. Много позднее, на рубеже Просвещения труды Левенгука[1] открыли Джи, что дар извлечения памяти из крови – не привилегия исключительно «темных отродий». Любой, кто сумеет разобраться в структуре животворной субстанции – крови – и понять, каким законам подчиняются её мельчайшие частицы, сумеет проникнуть в тайну воспоминаний. Но там, где Джи и ему подобным достаточно было поймать на язык бурую каплю, люди до сих пор пасовали. Они знали, что каким-то образом кровь хранит недавние воспоминания, но не умели их извлечь. Они писали пространные трактаты о структурных характеристиках крови как упорядоченного вещества, сравнивая её то со святой водой, то с кристаллами льда, то с эфемерными образованиями из потустороннего мира. Джи посмеивался. Он не знал, как работает «механизм извлечения», и не хотел знать. За редким исключением это оказывалось проклятьем, а не даром. Бесчисленные грязные помыслы, мелкие тайны, гадливые желания – деньги, похоть, бессильная тихая ненависть... Он впитывал это вместе с кровью своих жертв, оскверняясь не нападением и не убийством, а тайной сопричастностью пороку. Так любопытный прохожий тихо глядит в окно, как муж бьёт жену – и бежит, едва уловив встречный взгляд.