С чувством верно принятого решения он встал из-за стола, приветливо, как уже стало привычным, кивнул головой Тане. Она заулыбалась, понимая, что уходит он ненадолго, что, конечно же, вернется, как только все рабочие будут накормлены и столовая опустеет.
Павловский направился в свой служебный вагон. В купе было тепло и уютно, хотя, казалось бы, о каком уюте можно говорить, если на полке лежал единственный полосатый матрац. Ни простыни, ни подушки. Вместо одеяла обычно использовал полушубок, вместо подушки — саквояж. Можно было кое-что взять из вагона-общежития, но там и без того рабочие бедствуют… И все равно уютно. Потому что тепло, потому что все дневные заботы позади и даже с Таней получилось благоразумно. Она все поймет, она умница.
И все же Павловский долго не мог заснуть. Он раздвигал занавеску и смотрел на пустынную без поездов белую станцию. От стекла несло холодом, и это усиливало плохое настроение. Он снова ложился, подкладывал под голову ладони и начинал дремать. Сразу приходил сон, даже не сон, а размытое видение обиженно ссутулившейся Тани, рассерженного Даргина, кручи над рекой, копошащейся людской массы на льду между мостовыми опорами. Даже в полусонном состоянии Павловского не покидала тревога. Он просыпался, набрасывал полушубок на голые плечи и так сидел полчаса, час, опять смотрел на заснеженную станцию…
Неплохо бы работать в две смены с короткими перерывами на отдых. Так быстрее бы построили мост и подходы к нему. Но как в ночную пору освещать места работ? Разложить костры? Лучших ориентиров для фашистских самолетов не придумать…
Ложился, и вновь возникали Таня, Даргин, бревна, завалившие реку. Так беспокойно и прошла ночь.
Неотдохнувший, с тяжелой головой, он шел в потемках завтракать. В столовой, не обращая внимания на людей, к нему сразу же подскочила Таня, беспокойно уставилась в глаза. Он не отвел взгляда, а только болезненно качнул головой:
— Давай есть.
После завтрака Таня без необходимости сновала мимо его стола. Он еще раздумывал о вчерашнем взрыве Даргина, хотя это событие уже казалось ему малозначащим, отодвинутым на второй план. Прежде всего его беспокоило предстоящее объяснение, боязнь показаться в ее глазах беспомощным человеком. Можно сказать не всю правду о Даргине и о бессонной ночи, но это было бы обманом, а обманывать он не хотел… Так и ушел он, ничего не сказав. Ушел, чувствуя всем сердцем ее тревогу. «Подлец! Какой подлец!» — ругал он себя, а все же не повернул обратно, хотя в столовой становилось малолюдно.
По дороге к реке он отметил расторопность военных. Группами они уже были расставлены на пути и сейчас укладывали шпалы, чтобы удобнее работать, меняли полотна в пилах. На соседнем пути сверлили отверстия в рельсах для крепления приготовленных к укладке отпиленных кусков. Недалеко от трещотки красноармейцы рубили рельсы.
Среди них выделялся рослый боец в распахнутой зеленой телогрейке, — она не мешала в движениях. Широко расставив ноги, он укреплял под углом к головке рельса тяжелое зубило, решительно взмахивал кувалдой, и она обрушивалась всесокрушающей массой. Перевернув рогатыми щипцами рельс, он опять бил у его подошвы по тяжелому зубилу. Третий удар — на отсечку. После этого изуродованный кусок отскакивал от пригодного для пути рельса.
На строительстве моста рабочие участка приступили к своим делам. Бригадир Бородулин вместе с Даргиным и Ковалевым подтаскивали к полынье остроносое бревно. Павловский остановился около них, выждал, когда тяжело сопевший Даргин подымет голову. Заледенелые взгляды встретились.
— Уснули?! — крикнул Бородулин.
Пришлось Даргину снова взяться за бревно.
Обоим стало ясно: вчерашний разговор остается в силе. «Не уступлю!» — как бы сказал Павловский. «Помни, устрою концерт!» — словно ответил Даргин. «А ведь устроит! — думал начальник участка, направляясь к другой бригаде. — Со своею дурью он на все способен. Но какой спрос с рядового рабочего? Пожурят на собрании, погрозят пальчиком. И все! А мне вышестоящие командиры всыплют на полную катушку. Ты начальник, с тебя спрос особый. Ты не должен опускаться до уровня распоясавшегося хулигана, не должен давать повода для вспышки неприязни».
«Но как это не давать повода? — спорил с собой Павловский. — Терпеть его угрозы? Ведь разговор происходил без свидетелей, общественность не привлечешь для воздействия на Даргина».
«Только попробуй… При людях врежу… — думал Даргин. — Только дотронься еще раз до Татьяны!..» Он следил за Павловским с готовностью броситься на него в любую минуту. Не забывались картофельные оладьи, приготовленные Татьяной, веселый смех ее на круче вот с этим… полушубком.