— Да-а… — прокряхтел оказавшийся рядом Бородулин. — Работенки прибавилось.
Он нервно кусал губу.
Федор Васильевич отозвал ребят в сторону.
— Видите, что творится, — обвел он руками вокруг. — Давайте решим без обиды: возвращайтесь домой, так будет лучше.
Петр и Дмитрий переглянулись.
— Ладно, уйдем, — нехотя проговорил Даргин.
— Но прежде позавтракаем, — повел Федор Васильевич ребят за собой.
Их угрюмое молчание было непонятно. Дмитрий взглядывал на Федора Васильевича искоса, будто рассматривал его с новой для себя стороны. Петр был сосредоточен, шел и словно не замечал ни военрука, ни разрушенных строений.
Позавтракали быстро. Выйдя из столовой, ребята, как по команде, остановились перед своим бывшим учителем.
— До свидания, Федор Васильевич, — холодно посмотрел Дмитрий.
— До свидания. Передайте привет матерям своим и председателю сельсовета.
— Передадим… в письме… Дома мы все равно не заявимся.
— Да вы что?
— Не пойдем. Не можем больше в Луговом, отрезано, Федор Васильевич.
— Но здесь-то нельзя!.. Бомбят…
— Вам — можно, нам — нельзя?.. — с обидой съехидничал Петр.
Вот так… Не очень-то слушали они агитацию среди развалин.
— Ну… Если не в Луговое, то куда?
— Пока не знаем… Примут где-нибудь, руки-ноги есть, работать умеем… — Дмитрий уже тянул руку на прощание.
— А ну, прекрати!.. Идемте в контору.
— В какую контору? Она сгорела.
— В общежитие. Там все соберутся.
Медленно, будто нехотя, двинулись в сторону станции. «Упрямцы!» — ругался Федор Васильевич в душе. Выпроваживать их «куда-нибудь» он не мог, но и втягивать в непосильную работу не решался. Их, конечно, примут, несмотря на возраст, при таком-то недостатке рабочих рук, да и возраст, считай, по семнадцати без малого, такой, что пора уже работать, и продуктовые карточки дадут, но выдержат ли нагрузку? Знают ли в Луговом, разрешили им… или они ушли из дома по-дикому, никому не сказав ни слова?..
Около вагона-общежития на сколоченном на быструю руку столе из шелевки ребята писали заявления с просьбой принять на работу в строительно-восстановительный участок. Федору Васильевичу грустно было смотреть на своих бывших учеников, быть может навсегда распрощавшихся с учебой…
С оформлением получилась заминка. Паспортов или хотя бы справок из сельсовета нет, трудовых книжек тоже нет… Тогда Федор Васильевич написал рекомендательное письмо — подтвердил, кто они и откуда. Помогло то, что в своей рекомендации он указал отца Даргина: работал в местном депо помощником машиниста паровоза. Проверили — точно, был такой Даргин, но сейчас, по слухам, служит уже машинистом на бронепоезде. С Федора Васильевича взяли слово, что будет отвечать за ребят и вместе с ними работать. Им нужен постоянный присмотр.
В этот день никого не послали ни на камыш, ни на поиски пригодных для укладки рельсов. Все работали на станции.
От пригнутого к шпалам семафора до поваленного паровозного тендера зияли свежие воронки. Их надо было сравнять с землею, засыпать, иначе невозможно укладывать рельсы вместо разбитых, исковерканных. Бородулин распорядился засыпать только песком. Людям дали наскоро сколоченные носилки, и работа началась.
Песок брали с последнего со стороны домов пути прямо из-под шпал. Тот путь был совсем негодным, поэтому балласт здесь не требовался. Федор Васильевич нагрузил первые носилки, Петр и Дмитрий подняли их и тут же опустили.
— Добавьте…
— А ну топайте!.. Посмотрю, в конце дня какую песню запоете. Когда без меня придется, чтобы знали меру. Не послушаетесь — аннулирую свои гарантии, уволим.
— О-о, какие строгости, — проворчал Дмитрий, наклоняясь к носилкам.
Насыпал Федор Васильевич, конечно, по-божески. Ничего, пусть втянутся в работу, а потом будет видно. Это не камыш, а песок — земля, одна совковая лопата сколько весит…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Осень тускнела. С каждым днем становилось все холоднее. В Раздельной между рельсами ветер гонял скрюченные, шуршащие по песку жухлые листья. Дождей вылилось мало, пересохшую землю, оставшиеся живыми после бомбежек и пожаров деревья поселка, тощую, с тонкими паутинчатыми стеблями траву — все по ночам сковывал мороз. Днем немного отпускало, но не совсем, даже поверхность земли не оттаивала. А однажды, проснувшись, рабочие увидели около вагончика ровную белизну снега. Вышли умываться, а снег-то, оказывается, куда ни глянь. Мало его выпало, а все же земля была укрыта. Думали, зазимок, но снег не растаял ни через день, ни через неделю, стал сероватым от пыли и сбился ветром к заборам, кустам, к подошвам рельсов, отчего прямизна стальных ниток казалась строже и неколебимей.