В вагоне по ночам остывало, и приходилось подтапливать. Установили очередь, каждый знал, когда ему вставать на дежурство у печки. Список вывесили на двери, все было ясно, — числа, фамилии. Только не значились Петр Ковалев и Дмитрий Даргин.
Дмитрий прочитал, недовольно засопел.
— Забыли, что ль?
И когда понял, что не забыли, а пожалели как новичков, закипел:
— Может, бутылочки с молочком таскать за нами будете? Может, сосочки приготовите?
Никто не отозвался на его возмущение. Впереди был рабочий день, поважнее заботы овладевали людьми. Надо было вытащить из запасников ватные шаровары, — кое-кто побеспокоился об этом загодя, а у кого таковых не было, напяливали на себя по двое-трое штанов: на высокой насыпи, где в последние дни доводилось работать, гулял такой пронизывающий ветер, что враз превратишься в сосульку.
Вечером Дмитрий заявил:
— Дежурить у печки буду я.
Бригадир Бородулин вздернул бровями.
— Не слишком ли много берешь на себя?
— Как всем, так и мне…
Бородулин подумал и написал химическим карандашом в конце списка: «Даргин». Помедлив, добавил: «Ковалев».
— Попробуем…
После ужина рабочие молча расходились по своим кроватям. Многие еще не отошли от дневной стужи и были рады месту под одеялом.
Дмитрий наколол дров из гнилых шпал, не годных для укладки в путь, натаскал в вагон поближе к железной самодельной печи. Дрова начали оттаивать, и запахло удушливым креозотом. Но никто не заругался на Дмитрия, — других-то дров не было.
В печке гудело, ее квадратные железные бока стали прогреваться, и уже появлялись оранжевые раскрасневшиеся плешины.
Людей разморило. Сбросив одеяла, многие уже спали, только в самом дальнем углу еще шептались:
— Если наши перешли в наступление, то гляди теперь, как поезда попрут…
— Да, хорошо бы… Как же они попрут, путя все поковерканные…
— Починят, силы найдутся…
Вскоре и этот шепот прекратился. Изредка слышался храп да редкие неразборчивые вскрики во сне.
Трещали дрова в раскаленной печке, ветер тугой лавиной давил на стены, снаружи визжала проволока, торчавшая из-под вагонных колес, и царапалась снизу об пол. Эту проволоку Петр не раз собирался выдернуть, чтобы случайно не зацепиться за нее, не ободраться, но до работы другие дела, поважнее, вставали на первое место, а после всегда хотелось поскорее добраться до своей кровати. Будет теперь эта проволоке всю ночь действовать на нервы.
— Ковалев, Петь, слышишь, что ль? — донесся усталый голос Тимофея. — Ты бы сморозил какую-нибудь историю, рассказал бы книжку, а то никак не усну.
— Можно, бригадир? — с готовностью спросил Петр.
— Валяй, — сонно ответил Бородулин.
Петр повернулся на спину, сбросил с себя одеяло.
— Дело началось вот с чего, — начал он, все еще прислушиваясь к скрежету проволоки об пол.
— Какое дело? Судебное, что ль? — прокашлял Тимофей.
— Нет, вовсе не судебное. Я расскажу какое… Печорин приехал на Кавказские минеральные воды, в Пятигорск. Это офицер старой-старой царской армии, когда у России на Кавказе не все было в порядке. Значит, ходит он у источника воды туда-сюда, глянул, а мадам одна платочек уронила…
— Неправда, — перебил Тимофей. — Грушницкий, друг Печорина, уронил стакан, а мадам, это княжна Мэри, подняла его…
— Какой он друг Печорина?! — возмутился Петр. — Они же стрелялись на дуэли!
— Это потом они будут стреляться, а когда встретились с княжной, они еще не знали, что будут палить из пистолетов друг в друга…
— Вот дураки, — заметил Бородулин. — Князья небось, бароны. От жиру небось.
— Нет, там дело такое… зуб за зуб… Да и любовь… — объяснил Петр.
— Что бы ты ни говорил, а дураки они. Умные так не станут.
— Ну, рассказывать или… хватит? Вы же все знаете? — спросил Петр.
— Рассказывай, — сонно ответил Тимофей. — Все равно интересно. Хоть школу вспомнишь, как на уроке, бывало, учили…