На следующее утро я проснулся заключенным, обладающим личным имуществом. Я посмотрел направо — все по-прежнему лежало на столике, включая пачку сигарет, которую зачем-то послали некурящему военнопленному. Саид удивил меня новым визитом. Он спросил, помню ли я о своем обещании — после встречи с Красным Крестом я расскажу им о том, что знаю, даже если меня об этом не спрашивали. Я ответил, что в данном случае самое лучшее — дать мне бумагу и ручку, и тогда, если я что-нибудь вспомню, я смогу это записать. Когда Саид ушел, я начал писать случайные числа и буквы — ритуал, необходимый, чтобы вернуть себе способность писать.
На листке бумаги я нарисовал шахматную доску. Я смутно помнил рассказ Стефана Цвейга «Шахматная новелла» об узнике, который много месяцев находился в полной изоляции и, чтобы не сойти с ума, играл в воображаемые шахматы. Однако я не мог понять, как мне играть в шахматы с самим собой, не говоря уже о том, откуда мне взять фигуры, а главное, как играть, не привлекая внимания Османа.
Я решил, что шахматы станут шашками. Сделать шашки оказалось нетрудно. Каждое утро я отламывал кусочек питы и, разминая его между пальцами, делал из него шашку. Для черных я придумал другое решение. Собрал остатки джема, остававшегося после завтрака, и размазал его по загипсованному животу. Ни одна муха в комнате не могла устоять перед таким искушением; своим резиновым тапком я убил восемь мух и таким образом «изготовил» восемь черных шашек. Нарисованную на бумаге доску я хранил в свернутом виде под гипсом на левой руке и вынимал ее из тайника, только когда в комнате не было ни Османа, ни Сами. После этого я сооружал небольшой шатер, поставив справа или слева подушку, служившую подпоркой укрывавшей меня простыни, разворачивал и разглаживал доску на загипсованном животе, расставлял белые кусочки питы и мертвых черных мух и начинал играть в шашки, придумывая разные хитроумные комбинации.
Вечером второго дня я стал читать «Винни-Пуха», книгу, которую почему-то не прочел в детстве. Первое время меня немного раздражало, что это детское чтение, я даже предположил, что египтяне специально выбрали эту книгу, чтобы меня позлить. Однако по мере того как я продвигался дальше, я привязался к Пуху и его друзьям так сильно, что не передать словами. Мудрость, лившаяся с каждой страницы, доставляла мне безмерное наслаждение. Однако вместо того чтобы просто наслаждаться книгой, я злился на себя, сожалея о том, что не прочел ее, когда был моложе. Пух и его друзья внушили мне оптимизм, что в конечном итоге во всем отыщется что-нибудь хорошее и чистое.
Я начал курить.
Много дней назад, еще до встречи с Красным Крестом, мои охранники заметили, что я все время спрашиваю, сколько времени. Тогда они стали переводить свои часы вперед или назад, надевать их, повернув циферблатом к телу, и то и дело приносили мне еду в странное время — словом, делали все, чтобы я утратил чувство времени. Поэтому я решил использовать сигареты вместо часов. Я сообщил Сами и Осману, что собираюсь начать курить, но чтобы избежать зависимости, ограничусь одной сигаретой раз в четыре часа. При этом они будут ответственны за то, чтобы я строго придерживался курительного графика.
У меня было время, чтобы съесть часть присланных мне сладостей и перечитать обе книги. Допросов больше не было, и я надеялся, что они остались в прошлом. Каждый день я надеялся, что он принесет новую встречу с представителем Красного Креста. Дни и ночи я проводил в продолжительных беседах с обоими охранниками, которые постепенно рассказывали о своей личной жизни. Сами в этот раз охотнее заводил разговор на личные темы. В частности, он решил поговорить о том, какой он заядлый курильщик, и мы провели много времени за разговорами о том, как можно уменьшить эту зависимость. В какой-то момент я, как офицер, приказал ему каждые четыре часа выкуривать со мной по одной сигарете, а также разрешил ему выкурить сигарету через два часа.