- Валентина Сергеевна, советую вам отозвать своё заявление. Обвиняемые заявили, что ваш сын – гомосексуалист. Он совершал перед ними развратные действия, и поэтому они его избили. Вы хотите, чтобы на процессе многие узнали кто ваш сын? И ему придётся давать показания. Когда он сможет, конечно.
- О чём вы говорите? Его чуть не убили, - слышу я тихий голос мамы. Она плачет.
- Мамочка, - пытаюсь сказать я. Получается тихое шипение.
- Лёшенька, сыночек! – чувствую её пальцы на своей руке.
Нет никаких сил. Снова куда-то уплываю.
****
- Без операции нельзя. Здесь нужна даже не одна, а несколько. Раздроблена височная кость. Произошло защемление зрительного нерва. Алексей может совсем потерять зрение. Нужны и нейрохирурги, и офтальмологи. Хорошо бы потом сделать и косметическую операцию. Все операции платные.
- У нас нет денег. – Мама сидит рядом и гладит меня по руке.
Я уже знаю, что у меня черепно-мозговая травма, сломанные рёбра, внутренние кровоизлияния, неправильно сросшаяся нога (её надо снова ломать и сращивать), и надвигающаяся слепота. Голова и глаза забинтованы.
- Алексея нужно везти в Москву.
Мама снова плачет. Я это слышу. Я теперь очень многое слышу.
****
- Алёша, дыши глубоко.
Маска на лице. Дышу. Снова перед глазами разноцветные ленты. Голова еле пролезает в какие-то трубы. Ничего не чувствую.
Темно. В правом виске пульсирующая боль.
- Пить…
- Сейчас.
Чувствую мокрую губку на своих губах. Слизываю капельки. Боже, когда это всё закончится?
****
Снова маска на лице. Хочется её содрать. Зачем они меня мучают? На небе мне было бы лучше.
****
- Мама…
- Алёшенька.
Молчу. Вроде немного легче. Если это можно так назвать. Боль не ушла, она притупилась.
- Сыночек, теперь всё хорошо. Надо идти на поправку. Давай. Ты у меня сильный.
Мне вдруг хочется жить. Ради мамы.
- Мама, где мой кулон?
- У меня. Он у меня.
В общей сложности я провёл в больницах полгода. Выкарабкался. Благодаря маме и сестре.
Витьку и тех сволочей посадили. Без моих показаний. На суде дали показания мои родные, которые знали про неприязнь Витьки ко мне, и Володя, который уже видел, как меня пытались избить летом 1997 года. Что-то мне подсказывало, что тот суд состоялся не без его помощи. Ведь мама тогда уже почти отозвала своё заявление.
Зрение мне сохранили. Остался небольшой косметический шрам на правом виске и под глазом. Я чуть прихрамываю. Пока не работаю. Мама забрала меня к себе и усиленно меня откармливает.
Я почти здоров. Думаю, что в скором времени буду искать работу. С прежней меня по-тихому уволили, узнав, что я – гомосексуалист.
Вот так я «весело» дожил до сентября двухтысячного года.
Откуда взялись деньги на мои операции, я не знаю. Мама тоже.
Сказали, что на мой счёт перевели большую сумму денег. Благодетель пожелал остаться неизвестным.
Да, ко мне же один раз в больницу пришёл Саша. Посмотрел на меня в бинтах, ужаснулся и сказал, что мне мою красоту уже никогда не вернуть. Вот так.
========== Глава 26 ==========
Конечно, я погорячился, сказав, что был почти здоров. На восстановление ушло больше четырёх месяцев. В ноябре я попытался искать работу. Что я умел делать, кроме того, как продвигать науку? Тяжёлые работы мне были противопоказаны. Никаких физических нагрузок (моя хромота никуда не ушла), никаких поездок и перелётов (после тяжелого сотрясения мне нельзя было летать самолетами), и ничего того, что было бы связано с вождением автомобиля (правый глаз выдавал всего четыре строчки и меня часто мучили головокружения). Когда я отбывал последние дни в местной больнице, мне дали инвалидность третьей группы. По ней выплачивали небольшие деньги, это были крохи. Моя группа позволяла работать. И тут случилось чудо. Мне позвонили с моего бывшего места работы.
- Алексей Павлович! – проворковала в трубку секретарша нашего директора. – Владимир Михайлович желает Вас видеть завтра у себя в кабинете в десять часов утра.
Хотелось ли мне этой встречи? Нет. Меня уволили без моего ведома и согласия только потому, что я – гей. С другой стороны мне нужна была работа, и я ухватился за это предложение, как за спасительную соломинку.
- Хорошо, я буду.
Я аккуратно положил трубку. Подошёл к зеркалу, вгляделся в своё отражение и подумал, что запустил себя капитально. Из зазеркалья на меня смотрел небритый, не стриженный, лохматый мужик лет сорока.
- Лёша, кто звонил? – мама вышла в коридор.
- Из института. Директор приглашает на беседу. Мама, я возьму денег на стрижку?
- Конечно, сынок. Приводи себя в порядок. Пора возвращаться к полноценной жизни.
Я сходил в парикмахерскую, побрился с утра, нашёл в своих вещах приличные джинсы и свитер, и, одевшись, отправился на «свидание» с директором.
По институту я шёл под шепотки за своей спиной. Профсоюзная активистка сделала вид, что меня не узнала. Ко мне подошёл только Сергей из соседнего отдела, поздоровался и пожал руку.
- Алексей, в кабинете директора сидит французская делегация, - шёпотом предупредил он меня.
- Зачем? – так же тихо спросил я человека, единственного, который поддерживал сейчас меня.
- Это связано с твоей работой и конкурсом РФФИ. Иди. И не упускай своего шанса.
Сергей похлопал меня по плечу. И я пошёл навстречу своей судьбе.
Секретарша, увидев меня, подскочила.
- Проходите, Алексей Павлович. Сейчас я доложу о Вас директору.
Дамочка скрылась за дверью. Через пару минут дверь отворилась, и раздался голос Михалыча, так звали нашего директора за глаза.
- Заходи.
Я глубоко вдохнул и робко шагнул в директорский кабинет. Там сидели люди в строгих пиджаках и при галстуках.
- Здравствуйте.
- Проходи, садись. – Михалыч указал мне на стул.
Я присел и оглядел французскую делегацию. Четверо презентабельных и ухоженных мужчин. Сразу видно, что иностранцы.
- Приступим, - произнёс директор и откинулся на спинку стула. – Алексей, это французская делегация. Интересуется твоей работой. Они видели твою заявку в РФФИ. Кстати, в РФФИ поддерживают твои начинания и выделяют деньги для дальнейших исследований.