— Черно-бело-рыжие, — говорит Реппер.
— А глаза?
— Большие, — говорит Реппер. — Тяжело пришлось?
Ханнелора кивает и хмурит лоб.
— Словно меня разорвали на части.
— Теперь все позади, — говорит Реппер и гладит загрубелыми пальцами лицо Ханнелоры.
Стучат. Дверь медленно открывается, и Реппер видит молодого человека в куртке. Тот бочком, бочком проскальзывает в комнату, как это сделал до него Реппер. Реппер ухмыляется. Но парню в куртке не надо далеко ходить. Он останавливается возле той девушки, что лежит первой. Девушка перестает плакать.
— А какой у него нос? — спрашивает Ханнелора. — Твой или мой?
— Наш, — отвечает Реппер, гордясь своим удачным ответом. «Наш! Надо будет чаще это повторять», — думает он.
И снова дверь отворяется, но на сей раз Реппер не поднимает взгляда. Теперь в комнате слышится несколько приглушенных голосов. Реппер тоже начинает говорить громче. До этого он почти шептал.
— У Ежика очень умный вид, — говорит он.
— А как мы его назовем?
— Ежиком.
— Ежик Реппер? Такого и имени-то нет.
— А у нас будет.
— Вечно тебе надо дурачиться, — говорит Ханнелора. — А теперь серьезно: может, дать ему твое имя?
— Нет, только не мое! Фриц?! Кого в наши дни называют Фрицем? Вдобавок хозяйку шашлычной зовут Помфриц.
— Сейчас в моде все норвежское, — говорит Ханнелора. — Ларс, или Кнут, или Олаф. Русские имена тоже неплохо звучат: Петр или Сергей?
Девушка у дверей опять плачет. Возле ее постели, кроме парня в куртке, сидят теперь две серьезные женщины.
— Чего она все плачет? — тихо спрашивает Реппер.
— Ей всего семнадцать… — отвечает Ханнелора.
— Это еще не причина плакать.
— И она не замужем.
— Вот почему, — говорит Реппер.
— Прошу вас, — говорит человек в сером пальто с узким меховым воротником и сует Репперу в руки несколько открыток. При этом он скромно добавляет: — Стихи. Моего сочинения. Вы их спокойно прочитайте, а я скоро вернусь.
Тут только Реппер замечает, что и другие посетители держат в руках открытки.
Реппер читает:
На оборотной стороне открытки Реппер обнаруживает еще одно стихотворение: «Орошенная слезами земля родины (Страничка из венка стихов скорбящего изгнанника)».
— Что это за стихи? — спрашивает Ханнелора.
— Да ерунда всякая, — отвечает Реппер и кладет открытки на тумбочку.
— Дай мне соку, — просит Ханнелора, — я так бы все пила и пила.
Реппер наливает в стакан яблочного соку и помогает Ханнелоре напиться.
— А какой вес у Ежика? — спрашивает Ханнелора.
— Сестра его еле тащила. Не удивлюсь, если в нем больше семи килограммов.
— Выдумщик, — смеется Ханнелора. — От силы четыре.
— Это много? — спрашивает Реппер.
— Очень даже.
С постели девушки, что лежит у дверей, доносится смех.
«Ну, наконец-то», — думает Реппер и спрашивает:
— А этот, в куртке, он что, брат семнадцатилетней?
— Жених, — говорит Ханнелора.
— Ну, тогда порядок.
Ханнелора опять пьет сок. Теперь уже без помощи.
«Как же так, — вдруг думает Реппер и протягивает руку за открыткой. — О чьих кулаках здесь вообще идет речь? О моих? Дудки. О Ежиковых, что ли? Да он спятил, этот дяденька?!»
— Ты чем-то озабочен? — спрашивает Ханнелора. — Из-за Ежика?
— Нет, — отвечает Реппер. Потом вдруг: — Да.
— Ну и зря, — говорит Ханнелора. — Для него все приготовлено. Ванночка и кроватка. Кроватку мы выбрали правильно, с тремя уровнями, он в ней до десяти лет спать сможет.
«И вообще ерунда. Чужая кровь что-то захватила. Я, правда, по литературе никогда не отличался, но такую чепуху я бы в жизни не написал. Не то наш учитель Онтвих настрочил бы на полях: крайне неудачное выражение».
— А пеленки-распашонки у него есть на год вперед.
Реппер думает свое и злится.
«Немецкий кулачник хочет взяться за нашего Ежика. Пройдет двадцать лет, и нашего Ежика заставят ради этого гада убивать других людей, чтобы и самому погибнуть».
— Тетя Герта тоже обещалась прислать большой пакет с приданым, только для этого надо ей сообщить, кто у нас, мальчик или девочка. Чтобы знать, какой цвет.