Невозможно не задуматься, сколько из числа его молодых слушателей, испытавших на себе коммунистический режим спустя два-три десятилетия, с его кровопролитием, уничтожением инакомыслящих, подавлением рабочего как личности, с его "свободой" и "справедливостью", вспоминали точное пророческое предсказание Альталены в ту зимнюю ночь в одесском Литературно-артистическом клубе.
Дополнительные аспекты своей концепции индивидуума Жаботинский развил в пьесе "Хорошо", поставленной Одесским театром на следующий год. Ее основная мысль заключалась в том, что человек рожден свободным, не обремененным обязательствами и без тяги к самопожертвованию. Он должен руководствоваться только собственной волей и желаниями во всех начинаниях, включая служение своему народу, — не как раб, подчиняющийся приказу, а как свободная личность, выполняющая свою свободную волю. Пьеса не пользовалась успехом, но ее предпосылка вплелась нерасторжимо в полотно его собственной жизни. Идея равенства владела им абсолютно. В детстве он сердился, если к нему обращались на ты.
В автобиографии Жаботинский писал: "Я верен этой особенности по сей день. В каждом языке, где существует это различие, я обращаюсь к трехлетнему ребенку на вы и не могу иначе, даже если бы пожелал. Любое утверждение о сравнительной — неодинаковой — ценности индивидуумов наполняет меня ненавистью, превышающей здравый смысл. Я верю, что каждая личность — царь, и если бы я мог, я бы создал новую общественную философию, Pan Basilea".
Его сестра Тамар руководила в тот период средней школой, которую создала сама, исключительно благодаря своим способностям и настойчивости. Во время пребывания Жаботинского в Риме она вышла замуж за молодого врача, умершего через полтора года после свадьбы и оставившего ее с четырехмесячным сыном на руках.
В квартире, где она жила с матерью, одна комната была отведена Владимиру, и так было все годы его последующих странствий.
Поздней ночью в начале 1902 года он был разбужен там своей сестрой. Она прошептала: "Полиция". В комнату вошел офицер. Он в течение часа внимательно просматривал бумаги и книги Жаботинского. Кое-что полицейский чин изъял, а заодно увел Жаботинского в местную тюрьму, ожидать результата изучения изъятых бумаг. Среди них оказался официальный доклад царского министра, опубликованный в Женеве. Это могли счесть предосудительным. Хуже того, введение к докладу написал социалистический теоретик Плеханов. Еще более все осложнялось тем, что было изъято несколько статей Жаботинского на итальянском. Поэтому надо было ждать, пока они будут переведены. Таким образом, Жаботинский провел в тюрьме семь недель. Они были "одними из приятных на моей памяти".
Он признается, что полюбил своих соседей по "политическому" отсеку. Каждый находился в камере-одиночке, но функционировала весьма эффективная система коммуникаций при помощи бечевок и гирь, по которой можно было послать записку и даже книгу любому из соседей; более регулярным способом общения была просто перекличка.
Так ему стали известны подробности жизни социалистов-революционеров Одессы. Более того, он получал удовольствие от оживленной культурной деятельности вечерами. Среди арестованных было несколько эрудитов, проводивших беседы на самые разные темы. Сам он выбрал итальянский Ренессанс. В следующий раз он развил свою теорию индивидуализма — после чего его больше выступать не приглашали. Все протекало с парламентскими правилами, с председателем, служившим также и арбитром в споре о догматических толкованиях Карла Маркса. Для менее образованных узников тюрьма служила, по определению Жаботинского, подготовительной школой революционера.
Старания официального переводчика с итальянского не увенчались успехом. Ничего, что могло бы спровоцировать нелюбовь народа Италии к русскому царю, найдено не было. Жаботинский, обогащенный опытом, вернулся домой.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
СРАВНИТЕЛЬНО беззаботный период "спячки" в российской политической жизни подходил к концу. Режим ослабил некоторые ограничения, тем самым существенно поддержав мощное движение за реформы. Это, в свою очередь, мобилизовало к противодействию сторонников царизма и их приспешников. Евреи, как самая угнетенная часть населения и потому наиболее активная в борьбе за реформы, стали основной мишенью для контрреволюционеров, распространявших теперь в русских массах новую теорию: евреи противостоят русским национально-историческим интересам, следовательно, они враги России. Отсюда и призыв: "Бей жидов — спасай Россию!"