– Я не нуждаюсь сейчас в твоей помощи, – повторил Платон, выделяя акцентом «сейчас».
Сделала глубокий вдох, чтобы не сорваться на него. Как ребенок, честное слово! И ведь на своего брата по телефону он шипел похожим тоном. Как он тогда сказал? «Не надо обо мне беспокоиться?» Что-то подобное.
Понятия не имею, что произошло у него с семьей, но чутье подсказывало: виноваты во всем отнюдь не родственники Платона.
– Со своим братом ты так же общаешься? Тебе хотят помочь, а ты воротишь нос? – Наверное, зря я это говорила, но ситуация настолько разозлила, что просто вывалила ему, что думаю. – Нет ничего стыдного в том, чтобы попросить помощи или признать, что ты был не прав!
– Я не просил консультацию психолога. – Платон отвернулся и свел брови к переносице.
– Зря, потому что она тебе явно не помешала бы. У тебя эго размером с этот замок, а тараканов в голове больше, чем сорняков в саду.
– В саду нет сорняков, о нем заботятся, – буркнул Платон, поджав губы.
– А о тебе заботиться некому, потому что ты сам распугал и оттолкнул от себя всех, кого только мог.
Я не знала наверняка, сказала просто в порыве раздражения, но по тому, как закаменело лицо мужчины, поняла, что попала в самую точку. Он действительно отталкивал от себя всех, кто ему дорог. Всех, кому дорог он сам. Словно наказывал себя за что-то.
Прикрыла на секунду глаза: «Не насильно же я буду его мазать».
Вздохнув, развернулась и зашагала к выходу. Как хочет. Если гордость не позволяет ему принимать помощь, кроме той, что его калечит, то небо ему судья.
– Стой.
Я сделала несколько шагов, даже не поняв, что он меня позвал.
– Стой! – повторил уже громче.
Обернулась, вопросительно подняв брови.
Платон смотрел куда угодно, только не мне в глаза.
– Что там у тебя за мазь? – хмуро спросил он.
Да ладно?
Я не стала язвить (хотя очень хотелось), а просто подошла и продемонстрировала ему массу зеленовато-коричневого цвета. Не худшая из возможных. Мама даже использовала ее в качестве массажного крема, спасая меня от солнечных ожогов. В детстве я постоянно обгорала.
– Ты уверена, что этим безопасно мазаться? – не удержался от сарказма мужчина. – Продукт сертифицирован?
– Очень смешно. Поверь, мазь даже есть можно при желании, хуже она не сделает, – фыркнула я, защищая свое варево. – Просто доверься мне. Хотя бы ненадолго.
Он обессиленно кивнул и прикрыл веки, как бы давая полное разрешение творить с собой все, что мне вздумается. Я зачерпнула немного мази на ладонь, подумала, с какого ожога лучше начать. Шагнула к лодыжкам и аккуратно коснулась воспаленной кожи.
Платон поморщился, но никак больше не отреагировал, что дало мне уверенность: можно продолжать. Осторожными, медленными движениями я втирала мазь в лодыжки. Мужчина дышал расслабленно. Конечно, ему было больно – касания к свежим ранам никогда не причиняют удовольствия, – но он мужественно терпел.
От ног я перешла к запястьям. У него красивые руки. Вены выделяются, вьются под кожей. Длинные пальцы, ладонь мощная, но не грубая «лопата», а очень даже завораживающая. Мне подумалось, что если бы Платон был за рулем машины, то я бы точно засмотрелась на то, как он ведет.
Слишком уж хороши его руки.
Все еще стараясь не причинять боли резкими движениями, я намазала кожу запястий. Мне несознательно нравилось касаться его кожи, чувствовать все эти вены и артерии, вести по ним, как по запутанному лабиринту.
Я даже задержалась на руках чуть дольше, чем требовалось. Просто чтобы убедиться, что мазь впиталась хорошо.
А потом настал черед груди. Я застыла перед тем, как коснуться ожога у сердца. Почему-то показалось, что именно эта часть тела какая-то запретная. Может, оставить Платону миску и уйти? Сбежать, пока не поздно?
Но потом я подумала, что нет ничего плохого или постыдного в помощи. Я всего лишь возьму немного мази… вотру круговыми движениями…
Платон замер. Я уловила, как напрягаются его мышцы, как каменеет грудь под моими пальцами. Все мускулы становятся ощутимы, как у мраморной статуи. Дыхание его потяжелело.
Кулаки сжались, и все вены проступили лишь сильнее. Я завороженно продолжала водить кончиками пальцев по линии ожогов.
Внезапно Платон перехватил мою руку, разрывая наш странный лечебный обряд, в который я сама погрузилась, как в транс.
– Достаточно, – хриплым голосом произнес он.
– Я не закончила.
– Я сказал: достаточно.
Он глянул на меня из-под сведенных бровей, и что-то в этом взгляде заставило меня резко остановиться. Я подняла свободную ладонь с полупустой миской в качестве знака капитуляции.