– У меня нет грязных тайн, – пожал плечами Платон.
– Ну-ну, не обманывай себя. У всех есть истории, за которые стыдно или больно. Или слезы непроизвольно выступают на глазах. Мне подойдет любая, главное – послаще.
Виктор подался вперед, скрестив пальцы в замок и уложив на них подбородок. Взгляд его стал внимательным и почти любовным. Близость подпитки в виде сильных эмоций заставила Ковтуна оживиться.
Чертовка принесла два ярко-рыжих коктейля. Платон отвлекся на нее.
– Что насчет этой Киры? Слишком уж она быстро откликается, когда ты ее зовешь.
– Боишься, что она нас подслушает? Не переживай. На ней лежит кровная клятва. Чертовка никому нас не сдаст, даже если очень захочет. Скажем так, ей можно доверять. Она пытается передо мной выслужиться за грехи своей семьи, и пока меня все устраивает. Но, если тебя так уж смущает… Кира, детка!
Девушка обернулась на голос хозяина.
– Погуляй где-нибудь. Не смущай моего гостя.
– Конечно же, – кивнула чертовка и ушла.
– Теперь у нас почти интимная обстановка, – довольно подмигнул Ковтун. – Начинай. Я с удовольствием тебя выслушаю.
Платон задумался. Разумеется, он немного слукавил. У каждого есть моменты в жизни, которые не хочется вспоминать, – тем более в присутствии беса. Другое дело, что Платон много лет отсекал от себя любые эмоции и научился с этими воспоминаниями мириться, принял их как часть жизненного опыта. Раньше они его почти не терзали.
Раньше…
В последнее время эмоций стало слишком много. Сомнений, страхов, совершенно лишних переживаний. Платон путался в них – и больше всего мечтал избавиться от их пагубного влияния. Отсечь их от себя. Раз и навсегда.
Но куда больше он хотел вернуть себя настоящего.
Ладно, можно вспомнить что-нибудь грустное, но не самое значительное. Ковтун сам сказал: сегодня его устроит «аванс», значит, он не обидится, если Платон обойдется малой кровью.
– Мне только исполнилось пять лет, когда отец привел в наш дом мальчишку-оборотня. Не помню, сколько ему было. Наверное, как мне, может, чуть младше. Матери Серп сказал, что это беспризорник, который будет жить с нами. Мол, его выгнали из стаи из-за неспособности превращаться в волка. Он несколько недель побирался на улицах, и отцу стало его жалко.
– Серп Адрон не смог пройти мимо сироты? – ухмыльнулся Виктор, не понаслышке знавший о характере отца Платона.
Уж чем-чем, а состраданием тот точно не мучился.
– Именно. Златона этот парень особо не заинтересовал. – Вспомнив про старшего брата, Платон вздохнул. – Ну а Дитрих был слишком маленький, он тогда даже не ходил толком.
– Как его звали? – внезапно спросил Ковтун.
Платон поморщился. Все же бес отлично умел разбираться в чувствах. Пока у того беспризорника не было имени, он казался эфемерным – как что-то давно покрытое дымкой прошлого. Но с именем мальчишка становился реальным. Обретал черты.
– Марк.
– Какое замечательное имя. – Ковтун взял трубочку и отпил добрую треть коктейля. – Продолжай.
– Не скажу, что он мне нравился, но мы начали общаться. Удивительно, но Серп не запрещал мне возиться с этим пареньком, а тот увидел во мне взрослого товарища и везде ходил хвостиком, даже пытался спать со мной в одной кровати. Да, все же он был младше меня, – кивнул своим мыслям Платон. – Марк говорил, что мы с ним когда-нибудь уедем и создадим собственную стаю. Я тогда еще смеялся над ним, потому что у орков нет стай. Так, постой, это лишнее.
– Нет-нет, ты что. – Виктор сочувственно покачал головой. – В твоей истории нет ничего лишнего. Стая из орка и оборотня – как трогательно. Я весь внимание.
Он с наслаждением сделал еще один глоток, как будто наблюдал за занимательным представлением. Лицо его немного прояснилось. Эмоций Платона пока что не хватало для полноценной «трапезы», но бес улавливал нужные интонации и перекусывал ими, готовясь к основному блюду.
– Мама к Марку сразу прикипела. Игрушки для него покупала, торты пекла. Он для нее стал как четвертый сын. Я помню, Злат очень ревновал. Как это, внимание – и не ему, а чужому пацаненку.
– Не переводи тему, – покачал головой Виктор; сейчас он напоминал психотерапевта, который слушал пациента. – Мне нужны твои воспоминания, а не Злата.
– Да. В общем, наше приятельство продолжалось месяца два или три. А потом отец позвал меня к себе в кабинет. Как сейчас помню, он спросил, хочу ли я посмотреть, над чем он работает. Конечно, я обрадовался такой возможности. До этого отец в свои дела меня не посвящал. – Платон вдохнул чуть больше воздуха; в горле начало першить.