Воины после нескольких глотков повставали, забрали с собой кувшины с напитком и ушли в лес, оставив лишь одного человека охранять лачугу с пленниками. Все дети старше четырех лет увязались за ними, хотя воины отнюдь не сдерживали шага, чтобы дать детям возможность успеть за ними.
Грин подождал, убедился, что воины удалились на достаточное расстояние, и встал. Его мышцы возражали против малейшего движения, а голову, колено и лодыжку пронизывала острая боль. Не обращая внимания на такие мелочи, Грин захромал вокруг поляны, пока не добрался до тыльной стороны длинных домов.
Землянин пробрался внутрь и встал сбоку от дверного проема. В доме было светлее, чем ему сперва показалось, потому что сквозь несколько больших окон внутрь проникал лунный свет. Курицы сонно закудахтали при его появлении, а крохотный поросенок вопросительно хрюкнул. Внезапно ног Грина коснулось что-то мягкое. Алан в испуге отскочил. Его сердце и до того билось достаточно быстро, а теперь оно угрожало проделать дыру в ребрах. Алан нагнулся, чтобы рассмотреть, что все — таки это было. Тихое мяуканье послужило достаточным ответом. Грин слегка расслабился и протянул руку, приговаривая:
— Кис-кис-кис, иди сюда.
Кот прошел мимо, задрав хвост и всем своим видом выражая пренебрежение, исчез за дверью. Вид животного напомнил Грину об одной вещи, о которой стоило бы подумать — держат ли здешние жители собак? Грин не видел ни одной и, подумав, решил, что, если бы эти твари здесь водились, он бы услышал лай, а целая свора давно ухватила бы его за пятки.
Стараясь не шуметь, Грин прошел в длинную комнату с высоким потолком. С толстых стропил свисали подвернутые занавески — наверно, каждая семья ограждала таким образом свое место. Также к стропилам были подвешены связки овощей, фруктов и различное мясо: цыплят, кроликов, поросят, белок, хуберов и оленей. Части человеческих тел отсутствовали, и Грин предположил, что дикари ели человечину не с голода, а из религиозных соображений.
Все, что Грин знал, — это прихватить немного мяса с собой. Он взял полосу сушеного мяса хубера, скатал его и спрятал в сумку. Потом Алан снял со стены копье с железным наконечником и острый стальной нож. С ножом в одной руке и копьем в другой он вышел через заднюю дверь.
На улице он остановился и прислушался к отдаленным ударам барабана и неясному пению. Видимо, дикари собрались у места кораблекрушения и там праздновали это событие.
— Отлично, — пробормотал Грин себе под нос. — Если они напьются и заснут, у меня будет время сделать то, что я собирался.
Держась в тени деревьев, Грин стал высматривать, как лучше зайти с тыла к той хижине, в которую заперли пленников. С того места, где он стоял, ему были видны лишь шесть старух — Грин подумал, что большего количества островитяне при их образе жизни просто не могут себе позволить, — и около десятка детей, едва научившихся ходить. Большая часть, после того как поднятая воинами суматоха утихла, улеглись поближе к костру и заснули. Единственным, кто действительно мог доставить Грину какие-то неприятности, подняв тревогу, был мальчишка лет десяти, тихо постукивавший по барабану. Сперва Грин не мог понять, почему он не отправился вместе с остальными своими ровесниками к месту кораблекрушения, но пустой, неморгающий взгляд обращенных на огонь глаз подсказал землянину ответ. Грин не сомневался, что если бы он подошел к парнишке поближе, то увидел, что глаза того затянуты бельмом. На этой мерзкой планете слепота не была редкостью.
Еще раз оглядевшись, Грин прокрался к тыльной стороне хижины и ощупал стены. Они были сделаны из тонких шестов, врытых в землю и связанных между собой веревками, бывшими некогда частью корабельных снастей. В стене было достаточно щелей, но внутри было слишком темно и Грин мог различить лишь смутные очертания фигур.
Он прижался губами к щели и тихо позвал:
— Арма!
Кто-то изумленно вздохнул. Какая-то маленькая девочка заплакала, но ее быстро успокоили. Послышался дрожащий от радости голос Армы:
— Алан! Не может быть! Это ты!
— Это я, а не призрак моего отца! — ответил Грин и сам удивился, как это он ухитряется в такой отчаянной ситуации сохранить чувство юмора. Тем не менее как-то ухитрился! Возможно, это не было настоящим проявлением чувства юмора, а скорее походило на нервный смех, этакая легкая истерика, позволяющая избавиться от излишнего напряжения.
— Сейчас я объясню, что я собираюсь делать, — сказал Алан. — Слушай внимательно, а потом повтори, чтобы я знал, что ты все поняла.
Арма внимательно выслушала, потом повторила все слово в слово. Грин кивнул:
— Хорошая девочка. А теперь я пошел.
— Алан!
— Что? — нетерпеливо откликнулся Грин.
— Если это не сработает... если с тобой что-нибудь случится... или со мной... помни, что я тебя люблю.
Грин вздохнул. Ох уж эти женщины!
— Я тоже тебя люблю. Но сейчас это мало чем сможет нам помочь.
Арма едва успела ответить, как Грин ползком двинулся вокруг хижины. Перед тем как войти в зону видимости стражника и старух, Грин притормозил. Все это время он отсчитывал секунды. Отсчитав пять минут, показавшиеся ему вечностью, Алан встал и быстро шагнул за угол, держа копье перед собой.
Стражник как раз отхлебывал из своей кружки, — глаза у него были прикрыты, а горло — открыто. Копье Грина вошло в ямку между ключицами, и стражник упал. Пиво выплеснулось из падающей кружки и залило ему колени.
Грин выдернул копье и быстро обернулся, готовый броситься на любого, кто попытается убежать. Старухи сбились в кучу вокруг большого стола, за которым они месили тесто, кудахтали и переговаривались пронзительными голосами. Слепой подросток продолжал постукивать по барабану, глядя на огонь невидящими глазами. Единственным, кто заметил Грина, был мальчишка лет трех. Он засунул палец в рот и во все глаза уставился на чужака. Он либо слишком испугался, чтобы поднимать шум, либо вообще не понял, что произошло, и ждал, что будут делать старшие, чтобы понять, как поступить самому.
Грин приложил палец к губам в универсальном жесте, призывающем к молчанию, потом повернулся и отодвинул засов, запирающий дверь хижины. Арма бросилась наружу и взяла у мужа из рук копье убитого стражника. Нож стражника достался Инзах, а еще один нож — Aгe, высокой, сильной женщине, которая была предводительницей женской части команды и однажды убила матроса, защищая свое достоинство.
В этот момент болтовня старух прервалась. Грин обернулся, и тишина взорвалась воплями. Старые ведьмы попытались разогнуть свои скрюченные колени и пуститься наутек. Но Грин и вооруженные женщины настигли их, едва те успели сделать несколько шагов. Ни одна из старух до леса не добежала. Это было грязное, но неизбежное дело, и лишь эффениканка отнеслась к нему со свирепой радостью.
Не глядя на несчастных старых развалин, Грин загнал детей и слепого мальчишку в хижину, где перед этим находились пленники. Ему пришлось придержать Агу, а то она перебила бы и их. Арма не шелохнулась, чтобы помочь ей в кровожадности, и Грин был этому рад.
Арма, заметив его быстрый взгляд, ответила:
— Я не могу убивать детей — отродье этих дьяволов. Это равносильно убийству Пакси.
Грин увидел, что одна из женщин держит его дочь. Он бросился к ней, взял Пакси на руки и расцеловал. Десятилетняя девочка, дочь Армы от скульптора, робко подошла и встала рядом, ожидая, пока ее заметят. Грин поцеловал и ее.
— Ты уже большая девочка, Суни, — сказал он. — Как ты думаешь, ты сможешь помочь маме донести Пакси? Мама понесет копье.
Девочка — большеглазая рыжеволосая красавица — кивнула и взяла малышку.
Грин осмотрел длинные дома и подумал, не поджечь ли их, но потом отказался от этой идеи — с ветром огонь перебросился бы и на ту хижину, где были заперты дети. Пожар испугает дикарей, пьянствующих у места кораблекрушения, и на некоторое время прикует к себе их внимание, но и с яростью подтолкнет пуститься в погоню за беглецами. Помимо этого, существовала вероятность, что пожар перекинется на лес, а Грину не хотелось уничтожать собственное укрытие.