Грин подавил вспышку гнева, поблагодарил герцога и удалился. Еще раз поклявшись себе, что придет день — и он голыми руками разорвет эту тварь на куски, землянин отправился в Дом Равенства. Пока Грин ехал на рикше, он едва успел успокоиться.
Большая главная комната с ее трехъярусным потолком была в эту ночь забита. Мужчины в длинных вечерних килтах и женщины в масках толпились вокруг столов, за которыми велись азартные игры, вокруг стоек и подмостков. Немалая толпа собралась вокруг подмостков, на которых назревала драка между двумя торговцами пшеницей, не нашедшими общего языка в деловом споре. Но больше всего народу сгрудилось, чтобы посмотреть на состязание мужа и жены. У мужа левая рука была привязана к телу, а жена была вооружена дубинкой — таким образом, их шансы были примерно равны, и теперь они ожидали сигнала начинать. Мужчина не рисковал в этой потасовке ничем большим, чем несколькими ссадинами на голове или синяками на руках. Если ему удастся отобрать дубинку у жены, он имеет право поступить с ней (с женой, а не с дубинкой), как ему заблагорассудится. Но если она сломает ему руку, он окажется целиком в зависимости от ее милосердия.
Грин обошел подмостки стороной — от подобного варварства ему становилось дурно. Он поискал взглядом Мирана и в конце концов обнаружил его играющим в кости с еще одним капитаном. На товарище Мирана был красный тюрбан и черная одежда, указывающая на его принадлежность к клану Аксукан. Он проиграл, и теперь передавал Мирану шесть иквогров — немалая сумма даже для преуспевающего торговца.
Миран взял Грина за руку, чего он никогда не сделал бы за пределами Дома, и повел его в занавешенную кабинку, где они могли доверительно побеседовать. Они посостязались с Грином в выпивке, Грин проиграл, и Миран приказал принести большой кувшин чалоузмского вина.
— Надо брать все самое лучшее, если за тебя платит кто-то другой, — весело сказал Миран. — Ну ладно, развлечения — это замечательно, но я здесь по делу. Итак, изложи, наконец, свое предложение.
— Сперва я хочу, чтобы ты торжественно поклялся никому не рассказывать того, что услышишь в этой кабинке. Во-вторых, поклянись, что если ты отвергнешь мою идею, то не возьмешься потом за нее сам, без меня. И, в-третьих, если ты примешь это предложение, то не будешь потом пытаться убить меня или избавиться от меня и прикарманить прибыль.
Миран явно озадачился, но при слове "прибыль" складки на лице разгладились, сменившись радостным выражением.
Купец потянулся за огромным кошельком, который он носил, перебросив через плечо, и извлек из него небольшую золотую статуэтку божка — покровителя клана Эффеникан. Миран возложил правую руку на уродливую голову божка, поднял левую и произнес:
— Я клянусь перед Засеффуканкварном, что я выполню все высказанные тобой сейчас пожелания. Да поразят меня вши, проказа, дурная болезнь и удар молнии, если я нарушу эту свою торжественную клятву.
Удовлетворившись этим, Грин сказал:
— Прежде всего я хочу, чтобы ты устроил так, чтобы я был на борту твоего парусника, когда ты отправишься в Эсторию.
Миран поперхнулся вином и закашлялся. Грин постучал его по спине:
— Я не прошу, чтобы ты отвез меня обратно. Моя идея состоит не в этом. Ты намеревался взять большой груз сушеной рыбы, поскольку религия эсторианцев требует, чтобы они ели эту рыбу за каждой трапезой, а во время их многочисленных праздников она вообще расходится в огромном количестве.
— Верно, верно. Знаешь, я никогда не мог понять, с чего это вдруг они поклоняются богине — рыбе. Они же живут в пяти тысячах миль от моря, и нет никаких доказательств, что хоть один из них когда-нибудь возле моря бывал. И тем не менее им обязательно требуется морская рыба — рыба из соседнего озера их не устраивает.
— В Ксардимуре много тайн. Впрочем, нас они не касаются. Но знаешь ли ты, что Эсторианская Книга Богов считает, что свежая, только что убитая и сразу же приготовленная рыба обладает гораздо большей ритуальной силой, чем сушеная? Тем не менее они все-таки покупают сушеную рыбу, которую привозят ваши корабли. Представляешь, какую цену они дадут за свежую морскую рыбу?
Миран потер руки:
— Да, действительно, это заставляет задуматься...
Грин в общих чертах изложил свою идею. Миран был ошеломлен. Не дерзостью или необычностью плана, а тем, как это такая очевидная идея до сих пор не пришла никому в голову. Он так об этом и сказал.
Грин допил вино и произнес:
— Я думаю, что люди говорили то же самое при виде первого колеса, первой лодки или первой стрелы. Да, это очевидно, но пока что никто до этого не додумался.
— Дай-ка я уточню, — сказал Миран. — Ты хочешь, чтобы я купил караван повозок, поставил на них баки с водой, и в этих баках привез океанскую рыбу прямо сюда? Потом баки вместе с содержимым поднимаются на борт моего корабля и при помощи специальных рам — или, возможно, углублений — устанавливаются на средней палубе, так? Кроме того, ты расскажешь мне, как узнать точный состав морской воды, чтобы продать этот состав эсторианцам, и тогда они сами смогут держать живую рыбу в своих баках.
— Именно так.
— Хм-ммм, — Миран потер толстым, унизанным кольцами пальцем свой крючковатый нос и квадратное украшение в нем. Пристальный взгляд его единственного бледно-голубого глаза был прикован к Грину. На месте второго глаза была белая повязка, скрывающая пустую глазницу — все, что осталось после попадания пули, выпущенной из вингского мушкета. — До того момента когда я могу отплыть отсюда, добраться до Эстории и вернуться обратно до наступления сезона дождей, остается всего четыре недели. Этого едва-едва хватит на то, чтобы сделать баки, переправить их на побережье, наполнить рыбой и доставить обратно. Тем временем я могу заняться переделкой палубы. Если мои люди будут работать днем и ночью, мы можем успеть.
— Конечно, это довольно рискованное предложение. Ты не сможешь удержать монополию на эту идею, разве что на время первого путешествия. Люди примутся болтать, и другие капитаны услышат об этом.
— Знаю. Не учи эффениканина, как выпивать яйца. Но что, если рыба передохнет?
Грин пожал плечами и развел руками:
— Это возможно. Ты берешься за очень рискованную игру. Но каждое путешествие в Ксардимур — рискованная игра, разве не так? Много ли кораблей возвращается обратно? Многие ли могут похвастаться, как ты, что на их счету сорок удачных плаваний?
— Немногие, — признал Миран.
Он откинулся на спинку кресла и задумался, сжимая в руках кубок с вином. Его единственный глаз, почти спрятанный за складками жира, буравил Грина. Землянин старался напустить на себя невозмутимый вид, хотя сердце его бешено колотилось, и ему лишь с трудом удавалось дышать ровно.
— Ты просишь очень многого, — в конце концов сказал Миран. — Если герцог узнает, что я согласился помочь бежать ценному рабу, меня казнят самым утонченным способом, а клан Эффеникан может потерять все права на плавание на кораблях и оказаться изгнанным в дикие холмы. Или им придется превратиться в пиратов. А это, несмотря на все досужие россказни, которые ты мог слышать, не очень прибыльная профессия.
— Ты произведешь фурор в Эстории.
— Это так, но я думаю о том, что сделает герцогиня, когда узнает, что ты бежал из страны! Ох, ох, ох!
— Нет никаких причин, по которым мое исчезновение могли бы связать с тобой. Каждый день из порта отплывает не меньше дюжины кораблей. А из того, что обо мне известно, она скорее подумает, что я отправился через холмы к океану. Или просто ушел в холмы — так часто делают беглые рабы.
— Да, но мне-то придется вернуться в Тропат. А члены моего клана, хоть и держат язык за зубами, когда трезвые, тем не менее, я вынужден признать, не дураки выпить. И кто-нибудь наверняка проболтается в таверне.
— Я покрашу волосы в черный цвет, коротко постригусь, как человек из племени Тзатлам, и наймусь к вам.