Использовать крылья Борис особо не любил: ему нравилось летать именно на планере, быть большой птицей, а не жуткого вида насекомым. Так или иначе, свои полеты он считал вполне безопасными. Более того, он считал их полезными: мало ли что может приключиться на более серьезном корабле при аварийном полете в атмосфере! Навык постоянного отслеживания скорости и высоты полета, доведенный до автоматизма, был бы в такой ситуации весьма ценным.
Для планериста высота – это жизнь, в полном смысле этого слова. Чем больше у тебя высоты, тем дальше ты можешь улететь. И когда зайти на посадку второй раз ты не можешь, – мотора ведь на планере нет, – запас высоты для безопасного достижения посадочной площадки очень важен. Конечно, ничего страшного при аварийной посадке на планере не случится: максимум придется потратиться на ремонт матчасти. И все же безопасная посадка на заранее запланированную площадку была для любого планериста делом чести.
Новым планером молодой человек наслаждался: большой размах крыла позволял делать длинные переходы от облака к облаку, не задумываясь о потере высоты и не заботясь о слишком высокой скорости, при которой высота расходуется быстрее. Если нужно было оседлать поток – ну что же, измени профиль крыла на менее скоростной, сбрось скорость, – и наслаждайся подъемом, как на лифте. Конечно в узких турбулентных потоках нужно было держать ухо востро, большое крыло имело свои особенности.
В первом же полете на новой технике Борис нарочно проделал штопор, поднабрав высоты после подъема на буксире, чтобы почувствовать аппарат. Приподнял нос – скорость упала, планер стал слегка подрагивать. Потом Борис резко нажал правую педаль. Аппарат немедленно клюнул носом, начав падать вертикально вниз. Привычное чувство невесомости, крутящаяся прямо перед глазами поверхность – аппарат свалился в штопор, вращаясь по часовой стрелке. Борис изменил профиль крыла на скоростной, отдал ручку от себя, педалями стал компенсировать вращение…
Внутри неприятно екнуло: ничего не произошло! Ветер свистел вокруг кабины все сильнее: планер разгонялся. Секунда, вторая… Потом, плавно, вращение замедлилось и наконец остановилось, Борис взял ручку на себя, нос пошел вверх и наконец машина выровнялась, а потом понеслась все выше, к облакам. Ух. Вот что значат длинные крылья – солнце успело обернуться вокруг планера полтора раза. Полтора витка! С тех пор Борис летал «строго по ниточке». Без боковых отклонений. И ежедневные дистанции, пролетаемые им без посадки, становились все длиннее. Если, конечно, позволяла погода.
Иногда, в особо удачные дни, Борис при заходе на посадку просил у диспетчера разрешения сделать проход над полосой. Получив его, он разгонял планер до сумасшедшей скорости, проходил над аэродромом, вдоль стоянок, на высоте три-четыре метра, набирал высоту и с разворотом заходил на посадку уже штатным порядком. Это было очень приятно, а со стороны выглядело просто потрясающе, особенно когда аппарат, с певучим свистом рассекая воздух, стремглав несся в нескольких метрах над землей, а потом поднимался вверх, в развороте демонстрируя огромные, как у сказочной птицы, крылья...
Само собой, выполнить такой трюк можно было, только отключив систему безопасного полета! Лицо Бориса приняло слегка озорное выражение: находясь в кабине один, он мог позволить себе эмоции, которые на аэродроме могли бы обидеть его знакомцев из аэроклуба.
...Двумя неделями раньше в капитанскую рубку флагманского корабля пиратской эскадры постучался старпом. На пиратских кораблях, даже если это был военный корабль, дезертировавший со службы, дисциплина особенно не поощрялась. Но поскольку любой капитан, а тем более адмирал эскадры, требовал к себе внимания и уважения, лучше было входить, постучавшись. Самые наглые могли и не пережить вторжения на мостик без спроса. В буквальном смысле. Если у капитана, к примеру, плохое настроение. Ну а кому охота оставить свои обугленные мозги на стене капитанской рубки? Потому и стучали.
– Сэр, разрешите?
– Входите, Смит.
– Есть одна идея. Хотел бы обсудить.
– Я слушаю, – адмирал Дукакис затянулся дорогой сигарой. При всем внешнем лоске и уставных манерах Смит был одним из самых изощренных и жестоких стратегов, которых адмиралу приходилось встречать.