Про то, как любили друг друга — человек и жена,
Про то, как покорно ему предавалась она.
Как часто дышала она тяжело-горячо,
Головою склонялся тихо к нему на плечо.
И как божий мир им широк представлялся вдвоем,
И как трудно им было расставаться потом.
Как ему говорили: «Пускай тебя любит она—
Вы не пара друг другу», а ей: «Ты чужая жена!»
И как умирал он вдали, изнурен, одинок,
А она изнывала, как сорванный с корня цветок.
Ту глупую песню я знаю давно наизусть,
Но — услышу ее — на душе безысходная грусть.
Та песня — всё к тем же несется она небесам,
Под которыми весело-любо свистать соловьям,
Под которыми слышен страстный шепот листов
И к которым восходят испаренья цветов.
И доколе та песня под сводом звучит голубым,
Благородной душе не склониться во прахе пред ним.
Но, высоко поднявши чело, на вражду, на борьбу,
Видно, звать ей надменно всегда лиходейку-судьбу.
6. «Старинные, мучительные сны!..»
Старинные, мучительные сны!
Как стук сверчка иль визг пилы железной,
Как дребезжанье порванной струны,
Как плач и вой о мертвом бесполезный,
Мне тягостны мучительные сны.
Зачем они так дерзко неотвязны,
Как ночи финские с их гнойной белизной,—
Зачем они терзают грудь тоской?
Зачем безумны, мутны и бессвязны,
Лишь прожитым одним они полны —
Те старые, болезненные сны?
И от души чего теперь им надо?
Им — совести бичам и выходцам из ада,
Со дна души подъявшимся змеям?
Иль больше нечего сосать им жадно там?
Иль жив доселе коршун Прометея,
Не разрешен с Зевесом старый спор,
И человек, рассеять дым не смея,
Привык лишь проклинать свой страшный приговор?
Или за миром призрачных явлений
Нам тщетно суждено, бесплодно жизнь губя,
Искать себя, искать тебя,
О разрушения зиждительного гений?
Пора, пора тебе, о демон мировой,
Разбить последние оплоты
И кончить весь расчет с дряхлеющей землей…
Уже совершены подземные работы,
Основы сущего подкопаны давно…
Давно создание творцом осуждено,
Чего ж ты ждешь еще?..
. . . . . . . . . . . . . .
Июль 1846
К * * *
«Ты веришь в правду, и в закон…» {161}
«Ты веришь в правду и в закон,
Скажи мне не шутя?»
«Дитя мое, любовь — закон,
И правда — то, что я влюблен
В тебя, мое дитя».
«Но в благородные мечты
Ты веришь или нет?»
«Мой друг, ты лучше, чем мечты,—
Что благородней красоты?
В тебе самой ответ!»
«Хотя в добро бы иль хотя б
В свободу верил ты?»
«К чему, дитя мое? Тогда б
Я не был счастлив, не был раб
Любви и красоты».
«Хотя бы в вечную любовь
Ты верить, милый, мог?»
«Дитя мое! волна — любовь,
Волна с волной сойдется ль вновь —
То знает только бог!»
«Ну, если так — то верь хоть в страсть,
Предайся ей вполне!»
«Тебе ль не знать, что верю в страсть?
Но я, храня рассудка власть,
Блаженствую вдвойне!»
Август 1846
Артистке{162}
Когда, как женщина, тиха
И величава, как царица,
Ты предстоишь рабам греха,
Искусства девственного жрица,
Как изваянье холодна,
Как изваянье, ты прекрасна,
Твое чело — спокойно-ясно;
Богов служеныо ты верна.
Тогда тебе ненужны дани
Вперед заказанных цветов,
И выше ты рукоплесканий
Толпы упившихся рабов.