Пусть дети старые, чтоб праздный ум занять,
Хлам старых классиков для штуки{195} воскрешают…
Но нам за ними лезть какая будет стать,
Когда иное нас живит и занимает?
Пускай боролися в недавни времена
И Лессинг там, и Шиллер благородный
С ходульностью (увы — как видится, бесплодно!) —
Но по натуре нам ходульность та смешна.
Я видел, как Рислей детей наверх бросает…
И больно видеть то, и тяжко было мне!
Я знаю, как Рашель по часу умирает,{196}
И для меня вопрос о ней решен вполне!
Лишь в сердце истина: где нет живого чувства,
Там правды нет и жизни нет…
Там фальшь — не вечное искусство!
И пусть в восторге целый свет,
Но наши неуместны восхищенья.
У нас иная жизнь, у нас иная цель!
Америке с Европой мы — Рашель,
Столодвижение{197}, иные ухищренья
(Игрушки, сродные их старческим летам)
Оставим… Пусть они оставят правду нам!
1854
«За Вами я слежу давно…»{198}
За Вами я слежу давно
С горячим, искренним участьем,
И верю: будет Вам дано
Не многим ведомое счастье.
Лишь сохраните, я молю,
Всю чистоту души прекрасной
И взгляд на жизнь простой и ясный,
Всё то, за что я Вас люблю!
Первая половина 1850-х годов
«Трагедия близка к своей развязке…»{199}
Трагедия близка к своей развязке,
И прав неумолимого закон,
Вольно же сердцу верить старой сказке,
Что приходил взыскать погибших Он.{200}
Свершают непреложные законы
Все бренные создания Твои,
И Ты глядишь, как гибнут миллионы,
С иронией божественной любви.
Так что же вопль одной визгливой твари,
Писк устрицы иль стон душевных мук,
Проклятья страсти в бешеном разгаре
Благодарящий иль клянущий звук.
А все порой на свод небесный взглянешь
С молитвой, самому себе смешной,
И детские предания вспомянешь,
И чудо, ждешь, свершится над тобой.
Ведь жили ж так отцы и деды прежде
И над собой видали чудеса
И вырастили нас в слепой надежде,
Что для людей доступны небеса.
Кого спасал от долгого запоя
Господь чудесным сном каким-нибудь,
Кому среди Очаковского боя
Крест матери закрыл от раны грудь.
Пришлося круто так, что вот немножко
Еще — так тут ложись да умирай.
Вдруг невидимо посылал в окошко
Великий чудотворец Николай.
Навеки нерушимые бывали
Благословенья в тот счастливый век.
И силой их был крепче лучшей стали
Теперь позорно слабый человек.
Отцов моих заветные преданья,
Не с дерзким смехом вызываю вас,
Все праотцов святые достоянья
Хотел в душе собрать бы я хоть раз.
Чтоб пред Тобой с молитвою живою,
Отец любви, упавши, зарыдать,
Поверить, что покров Твой надо мною,
Что ты пришел погибшее взыскать.
Трагедия близка к своей развязке,
Пришел конец мучительной борьбе.
Спаситель! Если не пустые сказки
Те язвы, что носил ты на себе,
И ежели Твои обетованья
Не звук один, не тщетный только звук…
Спаситель! Есть безумные страданья,
Чернеет сердце, сохнет мозг от мук.
Спаситель! Царь Земли в венце терновом,
С смирением я пал к Твоим ногам,
Молю тебя Твоим же вечным словом:
Ты говорил: «Просите, дастся вам».{201}
23 января 1855
Отрывок из неконченного собрания сатир{202}