— Странник, — отвечал его отец со слезами на глазах, — ты на Итаке, которую ты искал, но она попала в руки грубых и безбожных негодяев. Втуне ты осыпал дарами своего гостя. Если бы ты нашел его на Итаке, он бы примерно отдарил тебя и не уступил бы в гостеприимстве, как и следует в таких случаях. Но скажи мне, когда тебе довелось принимать этого злосчастного человека, моего несчастного сына, ибо он стал кормом морским рыбам или диким зверям и хищным птицам на суше. Его мать и я не смогли завернуть его тело в плащаницу и оплакать его, а его жене с богатым приданым, постоянной Пенелопе, не было дано закрыть его глаза и рыдать над его телом, как принято над мертвым.
«Расскажи о себе, какого ты роду и племени? Где пришвартовался быстрый корабль, на котором ты пришел со своими отважными матросами? Или ты приплыл пассажиром на чужом корабле, и тот высадил тебя на берег и отчалил?»
— Я отвечу на твои вопросы, — сказал хитрый Одиссей, — я родом с Алибаса, и род мой славен. Мой отец король Афидас, сын Полипемона, а меня зовут Эперит. Я отплыл от Сикании, к этим берегам меня принесло не по моей воле. Мой корабль стоит на якоре близ лесного берега, недалеко от города. А злосчастный Одиссей расстался со мной и покинул мою страну пять лет назад. Но его сопровождали добрые приметы, — когда мы прощались, птицы летели справа. Мы оба были уверены, что снова встретимся и одарим друг друга богатыми дарами.
Вести погрузили старика в пучину горя. С горькими стенаниями он зачерпнул полные пригоршни черного праха и посыпал седую голову. Этот вид поразил Одиссея в самое сердце, острая боль ударила в ноздри. Он бросился на шею отцу и поцеловал его.
— Отец, — воскликнул он, — это я, твой сын, я вернулся домой после двадцати лет странствий. Но у нас нет времени для слез и стона. Мне нужно срочно сказать тебе важные новости. Я перебил банду кавалеров у нас во дворце. Я отомстил за обиды и прочие злодеяния.
— Если ты и впрямь мой сын Одиссей, вернувшийся домой, — сказал плачущий Лаэрт, — докажи это, чтобы я поверил.
Находчивый Одиссей был готов к испытанию.
— Для начала погляди на шрам, оставленный белым клыком кабана, когда я охотился на Парнасе. Вы с матерью послали меня к ее отцу Автолику, ибо тот, будучи в гостях на Итаке, обещал щедро одарить меня. И я могу перечислить все деревья, которые ты мне дал на этой садовой террасе. Я тогда был еще малышом, топал за тобой по саду, и выпрашивал все, что мои глаза видели. Мы пришли сюда, и ты назвал мне каждое дерево и сказал, как оно называется. Ты подарил мне тринадцать груш, десять яблонь, сорок смоковниц, и указал на пятьдесят рядов лоз, которые предназначались мне. Они созревали в разное время, и гроздья были в разных стадиях созревания, когда летняя пора склоняла их ветви.
При этих словах сына подкосились колени Лаэрта, и сердце его растаяло, потому что доказательство было бесспорным. Он бросился на шею любимому сыну, и добрый Одиссей прижал его, полуобморочного, к сердцу. А когда его сознание вернулось, Лаэрт сказал:
— Отец Зевес, есть еще боги на высоком Олимпе, коль кавалеры поплатились за свою безумную дерзость! Но я опасаюсь, что все силы Итаки атакуют нас, да еще и попросят о помощи в городах Кефаллении.
— Не бойся, — сказал его находчивый сын, — и не задумывайся об этом. Пошли лучше в усадьбу в саду, я послал туда Телемаха с пастухом и свинарем приготовить нам обед на скорую руку.
Они отправились в усадьбу, и встретили Телемаха и пастухов, щедро режущих мясо и смешивающих шипучее вино. Лорд Лаэрт пошел в баню, и его сицилийская домоправительница умыла его, умастила елеем и облачила в роскошную мантию. Афина прибавила ему роста и стати, и облагородила облик, так что он вышел из бани сияя, как бессмертный бог. Его сын не смог сдержать изумления:
— Отец, — сказал он, — какой-то бог сделал тебя выше и внушительнее!
— Клянусь Зевсом, Афиной и Аполлоном, — отвечал мудрый старец, — стал бы я таким, как в молодости, когда во главе кефалленцев я штурмовал крепость Нерикус на материковом мысу! Я бы восстал в боевой кольчуге, плечом к плечу с тобой во время вчерашней сечи во дворце и помог бы тебе разбить негодников. Клянусь, я бы положил их дюжинами и потешил твое сердце!