— Ты не смогла уснуть? — спросила я осторожно.
— Смогла. Ненадолго. Неужели ничего не слышала?
Я уже сидела в спальнике, потому смогла пожать плечами.
— Если б услышала, то встала бы, — даже обиделась я немного за её недоверие. — Патриша не спала?
— Ела, спала, ела, спала, потом опять ела и спала…
— И давно она спит сейчас?
— Минут пятнадцать.
Что там говорили про детей, рождённых ночью? Патриша, кажется, и вправду перепутала время, потому что, пусть я и ходила по кухне на цыпочках, но не шуметь четыре часа не могла, а именно столько она проспала. Аманда же подскакивала каждый час, проверяя, что ребёнок дышит.
— А мы с собакой гулять больше не будем? — спросила я во время дневного кормления.
— Наверное, лучше не отказываться. Ты же два месяца сможешь её выгуливать. Наличных лишних не бывает.
Вечером я отправилась на прогулку одна, оставив Аманду кормящей ребёнка и нашла её в той же позе спустя почти час.
— Кажется, опять не будем спать, — сжала губы Аманда, принимая от меня чай с молоком.
— Может, днём не надо давать ей спать? — предложила я осторожно и во избежание отповеди пожала плечами.
— Не вариант. Если она уснула, её не добудишься.
Я сама разбудила себя с трудом, чтобы выгулять собаку. В эту ночь я бодрствовала вместе с Амандой и даже пыталась укачивать Патришу, но она плакала и смолкала только на руках у мамы. Аманда тоже попыталась наматывать с ней по комнате круги, но Патриша смолкала лишь, взяв её грудь и, потеряв, тут же просыпалась. В конце Аманда сдалась, подложила под голову руку и нависла над дочерью, чтобы та не слишком оттягивала сосок. Уснуть в таком положении мог только окончательно вымотанный человек.
Утренний сон Патриши вновь был крепок, хоть устраивай посудой барабанную дробь. После короткого сна Аманда не стала выглядеть лучше, и я предложила ей пойти погулять. Примотать малышку слингом-шарфом у нас не получилось, но Патриша отлично уснула в слинге-кармане, и мы даже сумели, не разбудив её, перевесить слинг на меня. Что бы Аманда ни говорила, а я чувствовала плечом вес ребёнка, хотя Патриша уже не казалась мне такой тяжёлой, как в госпитале.
Прогулка окрасила щёки Аманды в розовый, в глазах больше не лопались сосуды, даже живот, кажется, перестал так сильно выпирать из-под кофты, хотя, конечно, ничего не могло радикально измениться в её фигуре за одну прогулку — просто я привыкла к её новому образу, и недостатки перестали бросаться в глаза. Ешь йогурт с мюсли и гуляй с коляской — так сказал доктор. Можно ведь и со слингом гулять, верно?
Выходные как кот языком слизнул, я бы и не вспомнила, что сегодня понедельник, если бы не сработал будильник. Аманда зашипела на меня и зря — я только дольше тыкала пальцем в экран телефона, чтобы отключить звук. Заварив в термос какого-то специального травяного чая с бьющим в нос запахом аниса, я оставила Аманду с Патришей одну.
— Не задерживайся, — бросила она мне в спину.
Я кивала долго, даже когда вышла на улицу. Просыпаться было мучительно больно. Выгуливала собаку я с почти закрытыми глазами и потом так же нащупывала в кармане ключи от машины. Там, кажется, в экзаменационных билетах, был вопрос про подобное состояние, и верным ответом было — не садиться за руль ни в коем случае. Но я села, молясь доехать без приключений. На одном из долгих светофоров я даже выключила зажигание, чтобы закрыть глаза, и хорошо, что мне посигналили. Толку от нынешней учёбы не было никакого, но пропускать занятия я больше не могла. Мне надо было как-то отучиться эти четыре дня и ещё умудриться доехать в пятницу до Рино, не уснув за рулём. Может, надо будет в четверг вставить в уши беруши?
Патриша плакала ночью, а днём спала, как убитая. Пять дней. Прошло всего пять дней, а они казались вечностью. Выпив в университете два стакана кофе, я приехала домой готовая принять вахту, но не получилось. Патриша не позволила мне даже поменять ей подгузник. Орала, как резаная, пока вновь не получила грудь. Я даже липучки перестёгивала, когда она лежала на руке Аманды, и просто прикрыла её полотенцем.
— Завари ещё чаю, — попросила Аманда.
Это был специальный чай для кормящих матерей, хотя, по мнению многих, нет ничего лучше нашего обычного ирландского чая с молоком, но Аманда требовала травяной.
— Я уже кормлю её второй час, — сказала она, когда я подсела рядом, дуя на чашку, чтобы Аманда могла пить.
— Может, ей молока не хватает? — спросила я и почувствовала, как губы Аманды оттолкнули протянутую мной чашку.
— Всего ей хватает. Я записываю, сколько раз она писает, как посоветовала медсестра, — выплюнула Аманда и больше ничего мне не сказала.
Пока она пила чай, Патриша пару раз бросала грудь и начинала орать так сильно, что личико делалось багровым. Аманда пихала ей в рот сосок, но малышка не брала, она изгибалась всем телом и кричала ещё сильнее. Я обрадовалась возможности отнести в раковину пустую чашку. Патриша снова ела и снова орала. Аманда поднялась и начала ходить с ней по комнате.
— Посади в автокресло, — вспомнила я услышанный на курсах совет.
Аманда пристегнула Патришу и, сев на пол, принялась качать кресло за ручку, но ничего не помогало. Тогда мы решили ехать в магазин. Выбрали самую длинную дорогу и, когда Патриша наконец уснула, я всё не могла решиться остановить машину, а потом всё же пошла в магазин и, сметя в корзину продукты со скоростью урагана, вернулась в машину. Патриша продолжала спать, и даже дома мы не решились вынуть её из кресла. Аманда откинулась на спинку дивана и задремала. Тогда проснулась Патриша, и ужас начался по новой.
— Аманда! — перекрикивала я малышку. — Это ненормально! Она не должна так кричать. Позвони медсестре!
— Всё нормально, — рычала Аманда в ответ. — У меня просто ещё не пришло молоко.
— Как? — я едва на ногах удержалась от такого заявления. — А чем ты её кормишь?
— Молозивом, — процедила она, не разжимая зубов, будто сама держала сосок. — Там есть несколько капель. Молоко придёт. Вот завтра обязательно придёт.
— Завтра шестой день, Аманда! У тебя шесть дней нет молока!
— Ну и что? Оно придёт! Она просто ещё не рассосала грудь! — кричала Аманда слишком звонко, и я поняла, что это крик сквозь слёзы.
Я присела подле дивана и заглянула в лицо Патриши. Та судорожно жевала сосок. Пустой сосок.
— Аманда, дай ребёнку смесь.
— У меня будет молоко, слышишь?
— У тебя нет молока. У тебя есть голодный ребёнок!
— Она не голодная. Она писает!
— Аманда, она орёт, как резаная! — теперь орала я.
Патриша уже бросила грудь и завела голодную руладу по новой, но мать её оставалась глуха.
— Если я только дам ей смесь, она не станет рассасывать грудь, и молоко не придёт.
— В твоей груди нет молока, Аманда…
— Есть, просто она слабо сосёт. Не у всех молоко приходит на второй день!
— Аманда, это уже шестой день!
— Пятый! Только пятый!
Я закрыла глаза, будто то были уши. Сердце сжималось от крика. Я не хотела видеть, как Аманда суёт ребёнку пустую грудь. Почему она молчала? И как я не видела, что молока нет? А как, как я могла сама догадаться?
— Аманда, один раз. Дай ей смесь один раз…
— У нас нет смеси!
О, Господи, она сдалась…
— Смесь есть, я её не выбросила…
— Как ты могла! — точно фурия закричала Аманда и, не будь на коленях ребёнка, явно бы вскочила, чтобы огреть меня чем-нибудь.
— Не выкинула, — повторила я, чувствуя на данный момент себя в безопасности.
В сумке для детских принадлежностей, которую подарили Аманде при выписке помимо подгузников и купонов было две банки молочной смеси. Их Аманда велела тут же выкинуть, но я тайком поставила на полку. Собственно для себя. В школе подружка добавляла эту смесь в чай вместо молока в тайне от своей мамы. Это было вкусно. Во всяком случае, мне так помнилось.