— Аманда, только один раз, — не унималась я и даже сделала шаг к шкафчику.
— Нет, не сегодня!
Я хлопнула входной дверью и бросилась бежать по коридору. Она ненормальная, абсолютно чокнутая. Мои слова, что грудное молоко не сделает её автоматом самой лучшей матерью, сейчас бы не достигли её ушей… И говорить о том, что нет её вины в том, что организм отказался дать ребёнку молока, тоже бесполезно. Она не услышит, она ничего не слышит. Такое бывает. Редко, но бывает. И выбор природы пал на неё.
Я сбежала с лестницы, выскочила во двор, забрала собаку и бросилась с ней в парк, чувствуя, что на щеках горят слёзы. Надолго меня не хватило. Я уселась на скамейку и разревелась. В ушах звенели не ночные цикады, а надрывный плач Патриши. Кто-то даже остановился рядом со скамейкой и предложил помощь. Ох, если бы они пошли со мной и отобрали ребёнка у сумасшедшей матери, я сказала бы им спасибо. Но я могу сделать это только сама, и когда на смену слезам пришла уверенность в своих силах, я двинулась домой бодрым шагом, а потом даже побежала. Я сделаю это молча, просто разведу смесь, заберу ребёнка и накормлю. Не станет же Аманда со мной драться.
Однако квартира встретила меня тишиной. Обе спали. Обе выбились из сил. Борьба за молоко не прошла даром. И мне их сон был даже на руку. Я прочитала на банке инструкцию, приготовила бутылочку и воду. Она как раз остынет до нужной температуры, когда Патриша проснётся. И села ждать. Ни о какой учёбе не могло идти и речи. О сне тоже. Смысл засыпать, если тотчас же проснёшься. И я оказалась права. Правда, на часах тогда было почти одиннадцать. Сон придал ребёнку сил громче требовать еды.
— Что ты делаешь? — вскричала Аманда, заметив мои телодвижения на кухне.
— Ты прекрасно видишь, что я делаю, — ответила я, взбалтывая бутылочку.
— Это мой ребёнок и только мне решать…
Но я не дала ей договорить:
— Ты не о ребёнке думаешь, а о себе. Ты не хочешь смириться с тем, что у тебя не получилось кормить грудью. Шестой день, Аманда! Молока уже не будет. Но тысячи, миллионы детей, и мы с тобой тоже, выросли на смеси. Аманда, она голодная, — подступала я к дивану с бутылочкой.
На моём запястье горела капля искусственного молока. Оно было верной температуры. Оставалось дать его ребёнку, голодному ребёнку. Шестой день голодному.
— Ещё пятый день не закончился. Дай мне время до утра, — сквозь слёзы рычала Аманда. — Хочешь, я уйду с ней гулять на улицу, если мы мешаем тебе спать, — выдала она уже абсолютную чушь.
— Аманда, ребёнок голодный!
— Она не кричит, она сосёт. Не видишь, что ли?
Я наблюдала эту картину не один день, не понимая, что грудь Аманды пуста. Она оставалась полной с беременности, но не молоком, а лишь бесплотной надеждой матери быть лучше других. Потом будет, как обычно — Патриша побагровеет от крика, но не сумеет докричаться до своей чокнутой матери. Но она уже докричалась до меня. Она, может, даже больше мой ребёнок, чем Аманды, потому что я думаю прежде всего о ней, а не о том, получилось у меня стать образцовой матерью или же нет!
— Отойди, ты мешаешь! И убери бутылку!
Не надейся! Я не дам Патрише орать и минуты. Но пока ребёнок молчал и судорожно грыз сосок, даже щёки у неё раздувались от натуги выкачать из пустой груди каплю пропитания. Несчастная шумно сглатывала воздух, и у меня аж во рту пересохло от жалости.
— Слышишь? Слышишь?
Да, я слышала, это только Аманда оставалась глухой. Её уши оставались такими же закрытыми, как и глаза Патриши. Наконец, обессилев, малышка откинулась на руки горе-матери, и при свете ночника я увидела на её щеке две белые капли.
— Видишь? Видишь? Видишь?
Неужели молоко? Не может быть! Я даже на пол плюхнулась.
— А ты не верила мне! — вновь через слёзы, но теперь, видно, слёзы радости кричала Аманда, не боясь разбудить ребёнка.
Патриша впервые за пять дней насытилась и теперь явно проспит до утра. Но я ошиблась. Через два часа она вновь с жадностью накинулась на грудь и провисела на ней с полчаса, а потом выплюнула половину молока на плечо Аманды. Пришлось взять малышку на руки, пока Аманда переоденется. Только в этот раз Патриша не плакала. Она смотрела на меня и вытягивала губки, будто хотела сказать «молоко». Это слово светилось в её больших блестящих глазах. И в моих, наверное, тоже.
— Отдай ребёнка!
Я отдала и занялась приготовлениями ко сну. Патриша просыпалась три раза, но молча, без криков, присасывалась к груди, и я благополучно опять проваливалась в сон. Вернувшись же с занятий, я нашла Патришу бодрствующей и не сосущей грудь.
— Она уже полчаса так на меня глазеет, — улыбнулась Аманда. — Дай игрушку.
В подарочной сумке нашлось небольшое кольцо с шариками. Патриша осознанно взглянула на него, когда я подняла игрушку к её лицу, и даже потянулась к ней руками. Но я, конечно, это выдумала. Она просто махала руками. Передо мной был абсолютно другой ребёнок — довольный и счастливый. Молоко сотворило с ней чудо.
— Теперь ты выкинешь смесь?
— Нет, — И когда лицо Аманды напряглось, я поспешила добавить: — Я сама её съем. Она вкусная.
— Моё молоко вкуснее, — заявила она и нажала на сосок, из которого тотчас брызнуло несколько тонюсеньких струек, будто из душа, прямо мне в лицо. — Ты рот открой.
И я действительно подставила рот, чтобы почувствовать на губах приторно-сладкий вкус грудного молока.
— А говорят в смеси много сахара! — попыталась пошутить я, облизывая губы.
— Много, в смеси много сахара. Потом зубы у детей плохими вырастают.
Я поспешила отойти от дивана, чтобы не слышать продолжения. В ушах всё ещё стоял вчерашний голодный крик Патриши. Наверное, я уже никогда не забуду его.
— Сегодня тепло. Давай вместе собаку выгуляем.
— Патриша в тёплом не влезет в карман.
— А мы её в автокресло посадим и одеялом прикроем. Надо же колеса к нему опробовать.
Аманда улыбалась, и я не смогла отказать. Мы вместе зашли за собакой, и хозяйка протянула Аманде открытку и игрушку-собачку, яркую с разными колечками на лапках и с косточкой в зубах. Мы повесили её на ручку автокресла, хотя Патриша уснула, как только мы вынесли её в коридор. Мы гуляли молча, не зная, наверное, с чего начать беседу, пока Аманда не тронула под кофтой грудь.
— Опять течёт, а Патриша небось ещё час дрыхнуть будет.
— Какие вы, мамы, смешные — нет молока, плохо, есть молоко — тоже плохо.
— Ты не представляешь, как это больно, когда молоко прибывает. Будто иголками грудь колет.
— Сама хотела кормить грудью.
— Говорят, скоро это пройдёт.
— Ну жди…
И мы ждали, когда Патриша проснётся, а она в этот раз проспала почти пять часов, из которых мы успели урвать два для себя. Так наступила среда, и мы стали собирать вещи, чтобы в пятницу выехать рано утром в Рино.
— Завтра приедет Стив, — сообщила Аманда. — Надеюсь, ему хватит получаса.
Я кивнула, выражая ту же надежду, но она не оправдалась. Он обещал зайти утром, понимая моё нежелание видеть его, но я застала его в квартире сидящим на стуле в полной тишине. Аманда, отвернувшись к балконной двери, наверное, кормила Патришу. Но на самом деле она просто сидела спиной к гостю. Патриша спала в гнёздышке из подушки. Я поздоровалась. Стив буркнул какое-то приветствие, а Аманда даже не повернулась ко мне. Я, похоже, пропустила что-то интересное, но нарушать тишину ещё раз мне не захотелось.
— Я убеждаю Аманду поехать в Рино со мной, — наконец сказал Стив.
— В плане — с тобой? Ты не возвращаешься в Девис?
— Я съездил в Рино, помог миссис О’Коннор с очисткой гаража и обещал привезти Аманду.
— Они всё решили, без меня! — наконец открыла рот сама Аманда. — Вдвоём с моей матерью, будто я вещь.
— Хватит нести чушь, Аманда! — начал криком Стив, но тут же смолк, опасливо поглядывая на спящего ребёнка. — Зачем гонять в Рино Кейти? Зачем?
— Потому что она хочет поехать со мной, — пробубнила Аманда.
— Нет! — вновь громко выдал Стив. — Потому что ты хочешь, чтобы она поехала с тобой. Потому что ты боишься матери. Потому что тебе так лучше. Ты не думаешь о Кейти вообще! Признайся в этом!