— Простите, — сказал Джаред. — Я делаю это с большинством людей.
— Делаешь что?
— Пугаю их.
— Ты можешь слышать мои мысли?
Я слышу их еще до того, как они у тебя появляются.
На этот раз он не говорил. Его голос громко и четко раздавался в голове Страйкера.
— Держись подальше от моей головы.
Джаред одарил его горькой усмешкой.
— Поверь, я бы с удовольствием. Там такой беспорядок. Но ты слишком близок ко мне физически, чтобы препятствовать этому. — Он ударил головой о каменную стену. — Только боль помогает держать твои мысли подальше от моей головы.
— Вот почему они бьют тебя?
Он одарил Страйкера холодным взглядом, говорящим «тупица».
— В основном, они делают это ради забавы.
Страйкер искренне почувствовал жалость к созданию, которому постоянно приходится испытывать абсолютные муки. Было в нем нечто, казавшееся хорошо знакомым, но до сих пор Страйкер не мог определить, что.
— Как долго они тебя здесь держат?
Джаред устало вздохнул.
— Медея идет.
Едва слова сорвались с его губ, как дверь открылась, показывая ее. Одетая в красную блузку и джинсы, она была великолепна. Ни один отец не мог бы просить о более совершенном ребенке.
Возможно, более любящем, но не более прекрасном.
Ее взгляд метнулся к Джареду, и на мгновение в нем вспыхнула симпатия, но быстро скрылась за стеной стоицизма. Взгляд Джареда при этом был злым и дерзким.
Она обратила свое внимание на Страйкера.
— Я сожалею о твоем нынешнем положении.
Джаред усмехнулся.
— Да, у нее полная корзина симпатии. Один взгляд на меня расскажет вам точно, насколько она глубока.
— Заткнись.
На нижней половине его лица появился кожаный намордник. Джаред зарычал, пытаясь резким движением освободиться от своих цепей или стянуть намордник, но тщетно. Его мышцы вздулись, пока он боролся со своими оковами.
— Это действительно необходимо? — спросил Страйкер у дочери.
Она проигнорировала крики Джареда и вопрос Страйкера.
— Тебе следовало бы больше беспокоиться о своем собственном благополучии.
— Почему? Ты собираешься убить меня?
— Уверена, матера воспользуется первой же возможностью, которую получит.
— Тогда почему я здесь?
Сложив руки на груди, она пожала плечами.
— Любопытство. Я хочу понять, откуда взялись мои силы и как лучше направлять их. Я знаю, что получила их не от матери… Она обладает сверхъестественными способностями, но не способна призвать вещи, которые могу призвать я.
Ее слова заинтриговали его. Какие именно силы есть у его дочери?
— Какого рода вещи?
Меня. Он услышал голос Джареда в своей голове.
Медея повернулась к Джареду и метнула энергетический заряд в его грудь. Он зашипел от боли, когда черный круг стал тлеть и прожигать его плоть. Все его тело напряглось и натянулось.
— Держись подальше от этого.
Страйкер скрипнул зубами, когда одинокая красная слеза боли скатилась по щеке Джареда. Как странно, что он плачет кровью. Страйкер никогда не слышал о подобном существе. Но независимо от того, чем он был, Джаред не заслуживал этого.
Страйкер пристально посмотрел на дочь.
— Ты знаешь, насколько я хладнокровен, но я всегда был против пыток. Или убей его, или освободи.
Она покачала головой.
— Моя мать никогда не допустит этого.
— Тогда оставь его.
— Тебе действительно не плевать на пытки, да?
— Да. Одно дело — напасть в гневе, другое — причинять боль просто так, ради удовольствия. Я солдат, а не трус.
— Ты называешь меня трусихой?
Он оглянулся на Джареда, который часто и тяжело дышал, чтобы справиться с мучительной болью, причиняемой раной. Его грудь продолжала тлеть, так как энергетический заряд все еще прожигал его кожу.
— Ты всегда должна давать противнику возможность бороться и победить. Пусть победит лучший. И если это не ты, тогда умри достойно.
Она выгнула бровь, прежде чем повернуться к другому заключенному.
— Джаред? Он лжет мне?
Она подняла руку вверх, и кожаный намордник исчез.
— Нет, — сказал он, его голос был неестественным и слабым. — Он живет по крайне своеобразному моральному кодексу.
Существо и его способности заинтриговали Страйкера.
— Что он такое? Твой персональный детектор лжи?
Она одарила его дерзкой улыбкой.
— Что-то вроде того.
Джаред презрительно усмехнулся.
— Почему ты не скажешь ему правду? Я твой комнатный песик, которого держат на цепи, чтобы он не писал на пол.
Она вновь вскинула руку вверх, и его намордник вернулся, закрыв лицо.
— Зачем ты толкаешь меня на это?
Джаред резко дернулся в оковах, прокричав нечто неразборчивое.
Его сила поражала. Страйкер даже заметил проблеск уважения к существу в глазах дочери.
— Вы, парочка влюбленных, все время так сражаетесь? — спросил ее Страйкер.
Она фыркнула.
— Я вовсе не сражаюсь с ним. Он всего лишь инструмент, который я использую.
— Каким образом?
Она не ответила.
— Матера говорит, что я должна позволить ей убить тебя за то, что ты бросил нас.
— Но?
— Я хочу понять, как ты мог оставить женщину, которую любил, и ни разу не оглянуться назад или раскаяться в этом. Меня озадачивает такого рода эгоизм.
Страйкер застыл, ее обвинение обожгло до глубины души. Не раскаяться? Он сожалел о потере Зефиры каждый день своей жизни. Но он был воспитан с верой в то, что долг превыше любви.
Всегда.
Его отец потребовал развестись с Зефирой и жениться на жрице, чтобы воплотить судьбу, спланированную для него его отцом. И он так и сделал. Нет, дело было не только в этом. Зефира едва ли не выгнала его за дверь пинками, когда Аполлон высказал ей все, что думает о ней и ее низком происхождении.
«Дочь рыбака замужем за сыном бога? Вы лишились рассудков? Здесь полно шлюх, Страйкериус. Я спас тебя от жестокого убийства не для того, чтобы видеть, как ты женишься на этой особе и станешь плодить никчемных детишек с низким генетическим фондом».
Страйкер должен был защитить Зефиру. В тот момент он знал об этом. Но в четырнадцать лет, первоначальный брачный возраст в античном мире, он был напуган силами отца. Он боялся разочаровать бога, который был для него всем миром.
— Что ж, — потребовала Медея, — ответь мне. Почему ты покинул нас?
Лицо Страйкера превратилось в маску. Он больше не был испуганным юнцом. Он был одиннадцатитысячелетним полководцем.
— Я ни перед кем не отчитываюсь, и, черт меня возьми, если буду отчитываться перед своей дочерью. То, что случилось тогда, касается только меня и твоей матери.
— Тогда готов ли ты умереть?
— Я воин, Медея. Я принял смерть как неизбежность в тот момент, когда поднял свой первый меч для битвы. Я убил собственного сына за то, что он предал меня. Кажется вполне уместным, что моя дочь убьет меня за поступки, которые воспринимает также. Единственное, о чем я буду сожалеть, так это о том, что не узнал лучше своего ребенка, который так похож на меня, что может казнить меня быстро и без сожалений или колебаний.
Она подняла руку вверх. Страйкер ожидал, что она убьет его. Вместо этого цепи, удерживающие его, свалились с запястий и лодыжек.
— Идем со мной.
Страйкер следовал за ней, когда новый план сформировался в его голове. Немного же она знает о том, что он не послушный щенок, которым любой может командовать.
Достигнув двери, он оглянулся на Джареда, обессилено висящего в своих оковах, его намордник прочно сидел на месте. Волна симпатии прошла сквозь него.
Не жалей меня, Страйкер. Я здесь не по своему выбору.
Эти зловещие слова эхом отдавались в его голове, пока он выходил из комнаты вслед за Медеей, и она закрывала дверь, загораживая вид Джареда.
— Он заключенный?