Вокруг него хлопотали его домочадцы. «Я был несправедлив по отношению к ним, — продолжал он. — Я пьянствовал, грубо обращался с женой, изменял ей с другими женщинами, пренебрегал детьми. Мои домашние не могли меня оставить, хотя я был с ними жесток: они зависели от меня. В ярости я был ужасен, и они боялись меня».
Недавно он перенес тяжелый сердечный приступ, и теперь ему пришлось зависеть от своих родных. Несмотря на его жестокость и пренебрежение, они заботились о нем с состраданием и даже с любовью. Он понял, что его нынешняя жена была в той прошлой жизни его сыном, а его нынешняя дочь — женой.
(Такие перестановки — обычное дело. Люди, которые важны для нас в настоящей жизни, были для нас важны и в прошлых жизнях, и дальше будут оставаться с нами.)
Поскольку он был очень болен и беспомощен, его домочадцы неустанно заботились о нем, не отказывая ему ни в одной просьбе. В конце концов, его организм, подорванный долгими годами пьянства, отказал, и он увидел, что парит над своей скорбящей семьей и с чувством вины наблюдает за ними сверху, сожалея о том, что так чудовищно с ними обращался.
Именно в момент смерти тела мы осуществляем пересмотр жизни, и Джордж больше всего тогда говорил о чувстве вины — вины в том, что жизнь свою он прожил впустую.
— Оставьте свою вину, — сказал я ему. — Теперь она вам больше не нужна. С семьей все в порядке. Вина только мешает вам двигаться вперед.
Мы вместе просмотрели ту его жизнь, в которой он владел постоялым двором. Какие уроки он мог извлечь из нее? Оставаясь под гипнозом, Джордж продолжал находиться на своем постоялом дворе и сознавал момент своей смерти. Пусть свои мысли он выражал довольно сбивчиво, стоящие за ними чувства были предельно ясны.
«Своим глупым безрассудством мы порождаем опасность и насилие, — говорил он. — Наше тело хрупко и бренно. Безопасность обретается в любви и сострадании. Всем семьям нужна забота и поддержка. Мне нужно было заботиться о них точно так же, как они заботились обо мне. Любовь — величайшая сила».
Все это он изрекал словно откровение. Наконец, поняв, что он полностью высказался, я осторожно вернул его в настоящее, и у нас появилась возможность обсудить его прозрения, поговорить о том, что он понял для себя по возвращении. Первый сеанс регрессивного гипноза оказался невероятно мощным. Джордж покинул меня с чувством изумления и пообещал прийти ко мне на следующей неделе.
Когда он ушел, я кратко набросал для себя следующее: «Нам удалось увидеть, что именно в той жизни были посеяны семена, давшие всходы в его настоящей жизни. Повторение сердечных приступов. Снова жестокое обращение с родными. Та же схема. Отсюда можно извлечь урок».
Я с нетерпением ждал возвращения Джорджа.
На следующем сеансе регрессии Джордж увидел себя семнадцати летним солдатом, сражавшимся за свою страну, Францию, во время Первой мировой войны. Он почувствовал, как раздался взрыв, и ему оторвало левую руку: в этот момент он даже схватился за свою руку, сказав, что ему больно. Но боль утихла: он понял, что скончался от своих ран. И снова в момент смерти он парил над своим телом и видел себя в том другом времени, относящемся к той жизни. Он больше не был солдатом — он был наблюдателем, отстраненным от описываемых им событий. Он увидел себя мальчиком лет десяти, который мирно жил на ферме вместе со своими работящими и любящими родителями и младшей сестренкой, не чаявшей в нем души. На ферме были лошади, коровы и куры. Его тихая и размеренная жизнь до войны была не богата событиями.
Я задумался, нет ли связи между той болью в его левой руке с недавно перенесенным им сердечным приступом, но я не был в этом уверен. Иногда легко увидеть связь между прошлой и настоящей жизнью, но в этот раз мне не хватало данных.
Я не успел как следует над этим поразмыслить, поскольку Джорджа внезапно охватило чрезвычайное возбуждение. Он связал свою жизнь во Франции с другой жизнью. (Это необычная ситуация, поскольку регрессивный гипноз, как правило, переносит пациента только в одну из его жизней, хотя пациент зачастую переживает события, относящиеся к разным периодам той самой жизни.) Теперь Джордж был воином, монголом или татарином, жившим то ли в России, то ли в Монголии, он не мог точно сказать. Это было около девяти веков назад. Этот невероятно сильный отчаянный всадник кочевал по степям, убивая своих врагов и завладевая огромными богатствами. Убитые им люди зачастую были ни в чем не повинными юношами, в основном крестьянами, которых насильно призвали на военную службу, точно так же, как того молодого француза, которым он, в конце концов, стал. За свою жизнь он убил сотни людей, и умер в старости, совершенно не испытывая того сожаления о содеянном, какое испытывал, умирая через двести лет на своем постоялом дворе в Германии. Сам он не страдал. Никаких уроков из той жизни он не вынес: все уроки перенеслись в следующие жизни. Впервые он почувствовал раскаяние, пересматривая ту свою жизнь, в которой он был владельцем постоялого двора.