В книге The Only Love Is Real («Реальна только любовь») я вкратце описал собственные воспоминания о прошлой жизни. Я был молодым человеком из очень богатой семьи, жившей в Александрии около двух тысяч лет назад. Я любил путешествовать и странствовать по пустыням северного Египта и южной Иудеи, и часто набредал на пещеры, где жили ессеи и другие духовные группы того времени. Моя семья тогда оказывала им поддержку. Во время одного такого путешествия я встретил человека, который был несколько моложе меня. Этот человек был удивительно яркой личностью. Мы вместе путешествовали около месяца, останавливаясь на ночлег. Он впитывал в себя учения этих духовных общин гораздо быстрее, чем я. Хотя мы стали хорошими друзьями, в конце концов, каждый из нас пошел своим путем. Я тогда отправился в синагогу около Великих Пирамид.
В тот раз я не стал пересказывать всю эту историю до конца, поскольку она носила исключительно личный характер, и мне не хотелось, чтобы люди думали, что я написал ее ради саморекламы, что-то вроде «Доктор Вайс во времена Иисуса». Надеюсь, вы поймете, почему я это делаю сейчас: ведь сейчас эта история — не моя, а Виктории.
Я снова встретил своего попутчика в Иерусалиме, где часто бывал, поскольку моя семья занималась там торговлей. Хотя я был богат, я никак не ощущал себя в этом городе торговцем — скорее ученым. Я выделялся среди других своей безупречно подстриженной бородкой и экстравагантной «разноцветной одеждой». Я видел это тогда так же ясно, словно это было сейчас.
В те времена жил некий странствующий равви, умевший вдохновлять огромные толпы людей, чем представлял угрозу для Понтия Пилата, который затем вынес ему смертный приговор. Я слился с толпой, собравшейся посмотреть на этого равви, который следовал на собственную казнь и, заглянув в его глаза, понял, что это и был мой друг, но спасать его теперь уже было слишком поздно. Все, что я мог делать, это смотреть ему вслед, хотя позднее у меня появилась возможность помогать деньгами некоторым из его последователей и его семье.
Эти воспоминания нахлынули на меня как раз в тот момент, когда Виктория, вернувшись в настоящее, стала радостно делиться с присутствующими своими откровениями. Я краем уха услышал, как она сказала:
— Я вас там видела.
— Где? — спросил я ее.
— В Иерусалиме. Когда Иисус нес свой крест. Тогда вы были важной персоной.
Тут меня охватила дрожь, которая прошла вверх по позвоночнику, воспламеняя его словно бикфордов шнур.
— Но как вы узнали, что это был я?
— По выражению ваших глаз. То же самое выражение глаз я и сейчас вижу.
— Во что я был одет?
— На вас было очень элегантное одеяние песочного цвета с яркой бордовой окантовкой. Вы не принадлежали ни к властям, ни к людям Пилата, но, глядя на вашу одежду, которую тогда мало кто мог себе позволить, и на вашу аккуратно подстриженную бородку, я поняла, что вы были богаты. Конечно, это были вы, Брайан! Я в этом не сомневаюсь.
Мы недоуменно уставились друг на друга.
Разумеется, тут психиатр мог бы сказать: «Все это — проекции ума. Ты — известный врач, проводишь семинары в Институте Омега. Ее боль прошла, поэтому вполне естественно, что она верит в то, что видела тебя во время регрессии». Что, правда, то, правда. Но, ведь, она точно описала мою внешность, одежду и бороду, а также всю обстановку и ситуацию, в которой я видел себя во время своей регрессии много лет назад. Лишь трое друзей полностью слышали от меня историю той моей регрессии, и Виктория никак не могла знать, как я выглядел и во что был одет.
Здесь происходило нечто замечательное, чему я не мог дать объяснение. Это выходило за рамки всего того, что было связано со здоровьем и исцелением, и относилось к сфере чего-то запредельного. «Сему назначено быть», сказал ей Иисус, исцелявший людей. Я чувствую, что это очень важные слова, но пока не берусь их истолковывать.
На следующий вечер после окончания конференции Виктория позвонила мне, все так же потрясенная тем, что ей открылось. У нас обоих, как у ученых, были все основания считать ее видение Иисуса правдой. По некой, пока не понятной нам обоим причине, нас вынесло за пределы нашей науки, поместив в две точки, в которых нам было суждено встретиться ради того, чтобы она могла исцелиться. То, что она видела меня в Иерусалиме, было не случайностью и не фантазией: это означало, что спустя тысячи лет, мне предстоит стать средством ее исцеления.
Я попросил ее поддерживать со мной контакт, и мы регулярно беседовали. Она до сих пор не испытывает боли при ходьбе и даже может танцевать. Когда она в очередной раз пришла к своему парикмахеру, он удивился тому, что на ее волосах краска так хорошо держится, но затем понял, что ее полосы снова стали расти черными: им вернулся естественный цвет. Как она утверждала, ее врач буквально отказывался верить, что она теперь может ходить и танцевать без боли. В октябре позвонил ее фармацевт, обеспокоенный тем, что она не обновила свой рецепт па обезболивающие препараты. «Мне они больше не нужны. Со мной все в порядке» — сказала она ему и даже расплакалась, сама себе не веря.