Эвелин работала в фирме, занимавшейся вопросами слияния компаний и приобретения прав в результате покупки акций. Когда дело касалось крупных компаний, в которых крутятся миллионы долларов, то оплата услуг, оказываемых фирмой, где работала Эвелин, также выражалась в семизначных цифрах. Поэтому Эвелин имела хороший ежемесячный заработок, который в конце года обычно удваивался или утраивался за счет премиальных, выплачиваемых за внесение вклада в развитие нового бизнеса.
Это была стройная привлекательная женщина лет тридцати пяти, с черными, коротко стрижеными волосами — почти клише молодой женщины, занимающей руководящую должность. Ее одежда отражала ее успех: костюм и сумочка от Шанель, шарфик от Эрме, туфли от Гуччи, наручные часы от Ролекс, а также бриллиантовое ожерелье. Однако когда я заглянул в ее глаза, — что было нелегко, поскольку всякий раз, когда она ловила на себе мой взгляд, она тотчас отворачивалась, — я увидел в них печаль. В ее глазах не было блеска — блестели бриллианты на шее.
«Мне нужна помощь» — произнесла она в тот момент, когда мы обменивались рукопожатиями.
Пока она у меня сидела, я видел, как она нервно заламывает пальцы сложенных на коленях ладоней. Я увидел, что она склонна выражать свои мысли простыми повествовательными предложениями, произнося их неестественно громким голосом.
— Я несчастлива.
Далее последовало молчание.
— Последнее время… я утратила свою веселость.
Эта фраза показалась мне уж слишком формальной. Но затем я вспомнил, что это цитата из «Гамлета». Иногда пациенты, чтобы не использовать свои слова, говорят чужими цитатами. Это своего рода защита, способ маскировки чувств. Я ждал, когда она продолжит. Действительно тут пришлось некоторое время подождать.
— Я так любила свою работу. Теперь я ее ненавижу. Я так любила своего мужа. Теперь мы развелись. Когда мне приходится с ним встречаться, я не могу на него смотреть.
— И когда произошла эта перемена? — поинтересовался я.
— Вместе с взрывами террористов-смертников.
Этот совершенно неожиданный ответ заставил меня задуматься. Иногда резкие перепады между радостью и подавленностью часто бывают спровоцированы такими факторами как смерть родителя (позднее я узнал, что отец Эвелин умер, когда она была еще ребенком), потеря работы или продолжительная болезнь (здоровье Эвелин было превосходным). Но вряд ли к разряду таких распространенных факторов можно отнести теракт, разумеется, если теракт напрямую не коснулся самого человека.
— Бедные евреи. Бедные евреи, — начала она плакать. — Эти чертовы арабы! — добавила она, переводя дыхание и утирая слезы.
Употребление такого, казалось бы, нехарактерного для нее ругательного слова служило указанием на то, что в ее душе кипела ярость.
— Значит вы — еврейка? — спросил я.
— Всем сердцем и душой.
— А ваши родители так же ревностно отстаивали свои убеждения, как и вы?
— Нет. Они не были слишком религиозными. Да и я тоже. Их не особо интересовала судьба Израиля. Но для меня эта страна много значит. Арабы собираются ее уничтожить.
— А как на это смотрит ваш муж?
— Он утверждает, что он — еврей. Хотя ему тоже нет никакого дела до Израиля. Это одна из причин, почему я его ненавижу.
Она враждебно уставилась на меня, возможно, потому что, несмотря на все ее страстные речи, я оставался спокоен.
— Послушайте! Ведь я потеряла всякий интерес — и к еде, и к сексу, и к любви, и к работе. Я так расстроена, так недовольна. Я не могу спать. Я знаю, что мне нужна психотерапия, а у вас прекрасная репутация. Помогите мне.
— Таким образом, вы сможете понять, откуда происходят ваши тревога и гнев?
— Я хочу вернуть себе счастье, — говорила она, качая головой. — Я хожу в кино, делаю покупки, ложусь спать. И при всем этом думаю о том, как я ненавижу арабов. Я ненавижу ООН. Я знаю, что они делают много хорошего, но среди них полно антисемитов. Каждый их голос направлен против Израиля. Конечно, я понимаю, что я слишком остро на все это реагирую, и знаю, что у меня есть другие дела. Но эти проклятые арабы… Как я могу думать о чем-то другом, если они смеют убивать еврейских детей?