-Лии-ина- Протянула я противным голосом,- хватит уже спать, нас... "вызывает отец"... но окончание реплики я не озвучила.
Нет, все таки так шутить не стоит, тем более первого слова вполне хватило, чтобы кудрявая макушка, торчащая из под одеяла дрогнула и зашевелилась. Показалась заспанная мордашка с громадными изумрудными глазами в пол лица. Что бы кто не говорил, а сестра у меня настоящая красавица, я уже видела такие глаза...в запретном месте. Конечно меня никто не приглашал, да и в кабинет отца заходить было строго запрещено. Но какие запреты могли перекрыть собой детское любопытство? Все сокровища мира, должно быть блекли перед тем портретом. Та женщина, что была изображена на холсте, она должно быть и была наша мама. Бледная, утонченная, с мягкими и аристократичными чертами лица. Ее длинные волосы, цвета вороного лица, обрамляли точенное лицо яркие алые губы украшала робкая улыбка, а довершали картину дивные изумрудные глаза, с длинными пушистыми ресницами. Ее глаза смотрели на меня и сейчас. Мамины глаза.
Широко улыбнувшись, я, придерживая в охапке коробку с печеньем, забралась на кровать и всучила ее сестре. Глаза Лины и без того широко распахнутые, казалось, стали еще шире и заблестели
-Лиса...ты... - Прошептала она, ее взгляд был полон восторга, должно быть она хотела сказать, какая я прекрасная сестра, но момент оказался испорченным. Вторя взову сестры из глубин коридоров замка раскатистый бас госпожи Бринрин возвестил, что пропажу все-таки обнаружили. Должно быть, шоколадное печенье было любимым у этой троллихи, но эта красивая коробочка просто просила забрать ее собой. Я не была бы самой собой, если бы прошла мимо. Разумеется, госпожа Рута была человеком, но выдающиеся размеры мадам, будили шальное детское воображение...
-Арилиса!- Я вскочила, как ужаленная, попутно выудив из коробки пару печенюх и прямо босиком, вылетела из спальни в коридор. Еще не хватало, чтобы Амелину наказали из-за меня. Пробежав от спальни с десяток шагов, выбрала местечко поприметнее и, с замиранием сердца, раскрошила целую печенюху. Отломленный загодя кусок, растерла мелкой крошкой и, семеня мелкими шажками, рассыпала их по направлению к западной башне. Критически осмотрев творение рук своих, наспех прожевала второе печенье и, как неподабает юной леди, с набитым ртом отозвалась. Бегать Бринрин не особо любила и уж башни то, с их винтовыми лестницами, всегда обходила стороной. Стоит затаиться и выждать, пока гнев экономки схлынет. Мой план был, безусловно прекрасен, но никак не включал в себя новых действующих лиц. Поглядывая вдаль, на крохотную фигурку госпожи экономки, я посмеивалась, как вдруг, со всего маха в кого то врезалась. Отлетев назад, больно плюхнулась на пятую точку и подняла взгляд.
Это был он, граф Асмодиан. От неожиданности я не находила слов, только смотрела на его высокую фигуру, заствшую надо мной изваянием, этот холодный, полный презрения взгляд. Он не сердился, вовсе нет, его взгляд источал безразличие. Холодные, словно лед, голубые глаза, плотно сжатые в линию губы, заостренные черты лица и седые, преждевременно волосы. Молодой еще мужчина. Мой отец напоминал застывшего хищника Я съежилась, замерев уже от испуга. Мой взгляд скользнул к полу, но зацепился за цветы, что граф держал в руке. Что делает он в такую рань здесь? Зачем ему цветы? Нежели... Тяжелое пыхтение, едва не перешло в рычание прервало немую сцену и вот, пред очами Асмодиана, склонилась в поклоне госпожа экономка. Оглядев ее, затем раскиданные по полу крошки печенья и снова переведя взгляд на меня, хозяин замка вопросил.
-Я не помню, чтобы давал позволение на праздник - Его тон был чужим, холодным, с стальными нотами, пробирающим до самых костей.
-Простите ваша светлость, - Бринрин не была бы самой собой, если бы испугалась Асмодиана. В конце концов, она уже далеко не первый год служила в родовом замке, - Праздника не было, ваша дочь...
Она не договорила, этого и не требовалось. Мне было очень страшно, так как я, наверное, никогда в жизни еще ничего не боялась. Я не смела даже взгляда поднять, не то чтобы найти силы для побега. Мне безумно хотелось бежать, встать и кинуться прочь, только бы не ощущать этого пронзительного взгляда.